Ленин. Спасибо. Давайте мысленно пройдем весь маршрут до Смольного.
Фофанова. Зачем?
Ленин. На всякий случай. Я выхожу из вашего подъезда и поворачиваю…
Фофанова. Никуда вы из подъезда без разрешения ЦК не выходите. А будет разрешение, пойдете не один, поедете.
Ленин. Само собой. Но мало ли какие могут быть непредвиденные обстоятельства? Почему не подготовиться заранее?
Фофанова. А сами не пойдете?
Ленин. Через весь город, где на каждом углу меня могут схватить?
Фофанова. Ну хорошо… Вы выходите из подъезда…
Ленин. И по Сердобольской дохожу до Большого Сампсониевского проспекта…
Фофанова. На углу лавка, бакалея…
Ленин. На углу лавка, бакалея… Это там вы весь вечер потеряли?
Фофанова. Я таких ужасных очередей и не припомню. А что купила? Ерунду одну. (Вываливает содержимое сумки на стол.) Пачку сахара, пачку соли, хлеб и мелочь всякую. А заплатила за все это ровно в четыре раза больше, чем в начале лета. Вы бы слышали, что очередь кричала.
Ленин. Что?
Фофанова. Такая злоба, хоть топор вешай. Кто-то из Твери приехал, там вообще хоть шаром покати, вы, говорит, счастливые. Царя скинули, потому что народу совсем невмоготу было, а стало еще хуже. Что происходит, Владимир Ильич?
Ленин. Думаю, что самый критический момент нашей революции.
Фофанова. Сколько их уже было, этих критических моментов…
Ленин. Таких, как сегодня, не было. Любую революцию грубо можно представить тремя основными лагерями, тремя тенденциями… (Берет пачку соли.) Вот один лагерь — назад к тому, что было. Полный или не совсем полный, но возврат к старому. Контрреволюция. В основе — ненависть к народу. (Берет пачку сахара.) Второй лагерь — перекраска фасада, не меняющая сути старой системы. Топтание на месте, боязнь решительных действий. В основе — страх перед народом. (Берет буханку хлеба.) И третий лагерь — только вперед, только полный слом старой системы, ставка на революционную инициативу, самодеятельность масс, вера в народ. (Поднимается, обходит вокруг стола.) Да, эти три силы, эти три тенденции. Полгода назад революция провозгласила три лозунга: мир, хлеб и свобода. Что осуществлено? Ничего. Ибо свобода без мира и без хлеба — это не что иное, как свобода умирать от голода или от пули с сохранением возможности произносить при этом любые речи — что ж, утешение для нормальных людей очень слабое… Значит, ни один вопрос Февральской революции не решен — отсюда крах и кризис общенациональный. Нам говорят, что можно всю нацию сплотить на решение этих задач. Этим самообманом, иллюзией кормятся наши соглашатели, но посмотрите сюда — где здесь почва для общенационального единства? Как вы сплотите эти три лагеря? Как впрячь в одну телегу Корнилова, Керенского и нас? (Сдвигает соль и сахар.) Вот здесь есть возможность для блока: эти тянут назад, а эти топчутся на месте, а в революции шаг на месте — это уже три шага назад… (Смотрит со стороны, на придвинутые друг к другу пачки соли и сахара.) Нет, генералы сегодня не простят Керенскому, что он отвернулся от них во время корниловского мятежа… (Раздвигает соль и сахар.) Вот в эту щель мы и должны прорваться, пока они не сговорились друг с другом, плюнув на вчерашние обиды. Сейчас тот самый момент, когда взять власть ради мира, хлеба и свободы можно бескровно, с наименьшими потерями. Завтра уже такой возможности не будет. (Улыбнувшись.) Вот почему мне надо быть в Смольном. Итак, иду по Большому Сампсониевскому до Первого Муринского проспекта. Правильно?
Фофанова. Правильно. На трамвае можно доехать до Боткинской.
Ленин. Нет, рисковать не буду… (Смотрит на пачку соли.) Иду по Литейному и сворачиваю на Шпалерную… (Не выдерживает, берег пачку соли.) Генералы сегодня, конечно, проклинают тот день, когда поддержали Февраль, и безусловно готовят вторую корниловщину. А Керенский? (Берет пачку сахара.) Блок между ними обозначился, хотя механизма единства еще, наверное, нет…
Фофанова. Ну, а Керенский? Куда он-то весь вышел? Теперь о нем и слышать не хотят, всем осточертел.
Ленин. Перекраска фасада — это не революция! Бюрократические игры в реформы и ни одного подлинно революционного шага, чтобы сломать старую бюрократическую машину! Нельзя вызвать героизм и энтузиазм в массах, не разрывая решительно с прошлым, оставляя в полной неприкосновенности весь старый аппарат власти, превращая всю демократию в пустую говорильню. Гигантская заскорузлая армия чиновников, которая будет проводить реформы, подрезающие их господство? Делать революцию руками тех, кто ее так ненавидит? Над кем смеетесь, господа, кого дурачите? Посредством такого аппарата пытаться провести революционные преобразования есть величайшая иллюзия, величайший самообман и обман народа. И Керенский нам это доказал сполна! Нет, он не такой дурак, чтобы публично проповедовать философию топтания на месте. Подождите, говорит он, будет лучшая ситуация, будет более выгодный момент, зачем забегать вперед, зачем раздражать, давайте поступать вдумчиво, ну и так далее. А тем временем под давлением правого лагеря идет на все новые уступки и уступочки, и революционный заряд народа медленно, но верно тает и испаряется. И правые не дураки, зачем им сейчас идти напролом, нахрапом, когда они ежедневно получают по частям то, что им нужно? Здесь революция потеснилась чуть-чуть, здесь еще немного, а здесь уже больше… И наши дураки Балалайкины кричат «Ура! Победа!», усматривая победу в том, что правые не глотают их сразу.