С Покрова до Пасхи Володихин нежился в блаженном климате, принимая массаж с пальмовым маслом и попивая кокосовое молоко, а далёкими промозглыми Лотарями управляли канцелярист Скирюк, агент компании и протопоп Логинов.
Но вот приходила весна, и вновь над бухтой Матери Тамары плескался андреевский флаг — Христос воскрес! Володихин вернулся!
К разгрузке «Св. Варвары» сбежался весь Мариинский. Ананасы от наместника перебрасывали с борта из рук в руки, приговаривая:
— Дай Боже здоровья его превосходительству и их супруге!
Денщик, согнувшись вбок, нёс за Володихиным дорожный погребец, где сладко позвякивали штофы с полуштофами. Полковница Ирина Николаевна из собственных ручек наделяла конфектами грязных камчадальских детей.
— Отец Леонтий! друг мой! — воскликнула прекрасная испанка, завидев протопопа в фиолетовой рясе и скуфейке.
— Графинюшка! — бархатным басом отозвался сдобный, цветущий Логинов. Начались лобзания, объятия и взаимные поздравления.
Затем общество разделилось. Графиня Аламеда с матушкой протопопицей, агентшей и котом Иродом пошла в комендантский дом, чтобы за чаем обсудить привезённые обновки и полные соблазнов модные парижские журналы, а мужчины направились в присутственное место, дабы отметить приезд. Канцелярист Скирюк наскоро докладывал, как обстоят дела на Лотаревских островах, Володихин оживлённо шевелил моржовыми усами, а денщик проворно расставлял напитки и закуски.
— А ведь у нас оставалось шампанское с прошлого года!
— Никак нет-с, ваше высокоблагородие.
— Почему это, Скирюк?!
— Ссыльно-поселенный Дивов намедни проник в кладовую и всё шампанское единолично вылакал-с.
— Опять Дивов! Сколько я здесь комендант, только и слышу: «Дивов то! Дивов сё!» Этот корнет — Господне наказание! — гремел Володихин. — Можно подумать, он задался целью выпить всё хмельное от Иркутска до Охотска! Где он?!
— Под арестом, ваше высокоблагородие. Посажен в рыбное пу, чтобы протрезвел.
— Проступок, конечно, прискорбный, — мягко заговорил милосердный протопоп Леонтий. — Однако же, Сергей Петрович, неуместно дворянина и офицера в рыбном пу держать. Ему надлежит вместе со всеми радоваться, а вместо этого он в пу бессолую юколу поедает и запивает одной водой, — Логинов взором сосчитал бутылки на столе. — Надо ему поблажку сделать.
— Всё-то вы, батюшка, ссыльным покровительствуете. Слишком вы о них печётесь, — укорил комендант протопопа. На сердце у Володихина горела обида за пропавшее шампанское. — Кто есть ссыльно-поселенный Дивов? Он есть бунтовщик против императора. Мало ему досталось, неоправданно мало!
Портрет государя, призма с указами Петра Великого, вся казённая атмосфера присутственного места возбуждала коменданта и окрыляла его административные чувства.
— За такое прежде язык и ноздри рвали, клеймили и после наказания кнутом отправляли на рудники! с этапом каторжников! В цепях, знаете ли, пешком!
— Значит, не заслужил корнет Дивов рудников, — вздохнул отец Леонтий. — Избежал их чрез то же самое шампанское.
— Ну ещё бы, если его вёдрами хлестать! — фыркнул в усы Володихин. — Напился пьян и бунт проспал! Дружков его, что на Сенатской площади бесчинствовали, уже похватали, а он всё дрых без задних ног… Оставим эти разговоры, господа — обратимся к тому, что Бог послал. Вот, рекомендую вам — текила, мексиканская водочка. Его превосходительство наместник очень её хвалит. Он её, представьте, с солью потребляет!
— Вот как! — подивился агент компании. — И каким же образом? вприкуску или соль в водке размешивает?
— Не угадаете! Граф Константин Викентьевич текилу солью занюхивает! Соль мелкого помола, словно пудра, насыпается дорожкой на серебряное блюдо и вдыхается в ноздрю через гусиное перо. Ррраз — дорожки нет! а следом — рюмочку текилы.
— Чтоб, значит, в голову сильней шибало, — с пониманием кивнул агент. — Лихо. Однако, если это часто повторять, мозг в солонину обратится.
— Ничуть не бывало. Взгляд светлеет, сознание проясняется, а речь становится необычайно плавной и разумной.
Граф Бенедиктов, правивший Русско-Океанским наместничеством, слыл сибаритом. Рассказывали, что его ставка в Александрове-Паланском — волшебный сад чудес, прямо-таки Версаль или Альгамбра, Эдем в субтропиках. Скирюк, агент и даже отец Леонтий ждали, когда Володихин разгорячится напитками и поведает, как обольстительные паланки в одних юбочках из перьев (грешно, зато красиво) умащают полунагого Бенедиктова, паланы овевают наместника опахалами, а на ветвях гибискуса поют райские птицы.