— Нет! — вскрикнула она и резко подтянула колени к груди. Заплаканные галаза расширились от шока. Кажется, она не ожидала такой реакции.
— Не останавливайся. Кричи, — тихо сказал Дима. — Когда я узнал, что мы ее потеряли, я орал, пока… пока не охрип. От этого становится легче. Попробуй.
Аня уронила голову на колени, волосы закрыли лицо. Дима сел радом с ней на кровать и обнял за плечи, привалив к себе. Она свернулась калачиком у него под боком. Мужчина ухватил ее руку, которой она пыталась закрыть рот, чтоб приглушить всхлипы.
— Кричи, — повторил Дима. Он лег рядом и обнял жену, крепко прижав к себе. — Кричи. Так громко, как можешь. Давай. Тебе же больно. Люди от боли кричат!
Аня тяжело глубоко дышала. У нее это выходило с подвыванием. Подвывание снова медленно перешло в вой. И нечеловеческий вопль не заставил себя ждать.
Просто она больше не могла. Она не кричала в больнице, когда ей сказали, что произошел выкидыш, что ребенка, ее девочку, не удалось спасти. Что нечего было спасать. Что надо выскоблить из нее остатки.
Аня не проронила ни слова. Она даже не могла плакать. Она видела других женщин с большими животами-дирижаблями, которые медленно, как пингвины передвигались по коридорам, взволнованные предстоящими родами. Слышала детский плач.
Ей казалось, что это она умерла, а не ее ребенок.
И Дима… он пытался помочь как мог, как умел. Окружал ее вниманием, сочувствием, заботой. И от этого становилось тошно. Каждый сочувствующий взгляд напоминал о том, что она не выносила этого ребенка. Каждая попытка поговорить, каждое признание в любви било по незажившей ране снова и снова.
Но сдержаться сейчас Аня не могла. Она любила мужа. Любила до боли, так было всегда. И от этого становилось только хуже.
— Я люблю тебя, — тихо сказал Дима в Анино ухо, когда она немного успокоилась. Поток слез прекратился, она вздрагивала и судорожно дышала. — Я люблю тебя. И не виню в том, что произошло.
Аня ничего не ответила, только поглубже зарылась мокрым красным носом куда-то в димину подмышку. Она слышала гулкое диение его сердца, и это немного успокаивало. Хотелось спать.
*
В кои-то веки Дима проснулся раньше жены. Аня сопела под боком, тесно прижавшись к нему. Мужчина осторожно поцеловал ее в макушку, боясь разбудить. Но жена даже не вздохнула. Дима обнял ее покрепче.
Николай был прав. Весь этот кошмар можно пережить только вместе.
Дима помнил, как Аня растолкала его ночью. Тогда было душно. Сентябрь все еще носил в себе отголоски лета, но уже был по-питерски дождливым. Первое, что увидел Дима при пробуждении — это блестящие напуганные Анины глаза. Он рывком включил свет на прикроватном светильнике и обомлел.
Анины шелковые пижамные шорты промокли от ярко-красной крови, которая буквально стекала по бедрам на подушку. Дима тут же набрал скорую, они приехали через десять минут. Потом была больница, гинекологическое отделение, куда Диму не пустили. Мужчина сидел перед входом отделение и молился всем богам, чтоб все обошлось. Чтоб они выжили. Перед галазами стояло застывшее от страха лицо жены, изредко искривляющееся маской резкой боли.
Диме пришлось сидеть до утра, чтоб узнать, что их ребенка спасти не удалось. Кровотечение было слишком сильным, слишком внезапным. Никаких симптомов ведь не было…
Цаплин рвался к жене, но старенький врач сказал, что она спит и проснется нескоро: дали сильнодействующее успокоительное. Он же и сказал Диме, что это все очень печально, но не конец света: с большой вероятностью Аня сможет в будщем иметь детей, что надо переждать немного, а потом попробовать снова. Обязательно попробовать. Тогда Дима узнал страшную статистику: около тридцати процентов женщин постигала такая же трагедия, как и его жену. Часто это случалось на совсем ранних сроках, у женщины просто начинались преждевременные месячные, как она думала. Редко кто обращался к врачу.
— Шли бы спать, молодой человек, — негромко сказал врач, глядя Диме в глаза. К несчастью, ему далеко не первый раз приходилось говорить эти слова. Уже привык. — Вашей жене нужна будет поддержка. Вы не сможете ее оказать, если будете клевать носом. Идите. В отделение вас все равно не пустят.
И он просто ушел, не дожидаясь ухода Димы.
Но поддержка Ане не потребовалась. Вернее, она нуждалась в ней, но отказывалась принимать. Дима с ума сходил, набирая ее по десять раз в день и слушая автоответчик. Новости он узнавал от докторов. Аня только прислала смс-ку с датой выписки. Дима тогда обрадовался, что девушка наконец-то вышла на связь. Как оказалось, зря.
За время пребывания в больнице Аня покрылась своим панцирем. Мужчина заметил это сразу, как увидел, но надеялся что в домашней обстановке, омытая его любовью, жена оттает. Но, казалось, чем больше Дима к ней лез, тем больше она отдалялась.
Он приносил ей ее любимые конфеты, она принимала их со светсткой улыбкой вежливости, и они оставались нетронутыми в ее тумбочке. Дима купил ей серьги, а они остались в футляре, в гардеробной, затем исчезли в маленьком изящном сундучке для украшений и больше не показывались никогда. Так повторядось не раз и не два, но Дима упрямо бился лбом об непробиваемую стену.
Проблема была еще и в том, что он ни с кем не мог это обсудить или посоветоваться. О беременности никто не знал, Аня, в которой вдруг проснулась суеверность, просила никому не говорить, пока само не станет заметно. На двадцатой неделе у девушки еще ничего не было видно, поэтому о сорвавшейся беременности так никто и не узнал. В первый же день дома жена попросила никому это не говорить и ни с кем не обсуждать. Сказала еще, что ей было бы легче, если они и между собой не будут об этом вспоминать. Что будут делать вид, будто ничего не произошло.
Но чуда не случилось. Проблема не рассосалась сама собой, а только приобрела впечатляющие масштабы.
Последней каплей стало то, что Аня стала увиливать от близости, даже когда врач разрешил ей снова заниматься любовью, хотя и предохранься. Сначала Дима не настаивал, он давал ей время, думал, что потом станет легче. Но нет. Каждый день Диме казалось, что он главный герой фильма «День сурка», и застрял в этом проклятом дне, когда привез Аню из больницы. Время шло, а ничего не менялось, что бы мужчина не предпринимал.
Он понимал, почему Аня от него бегает.
Ей нельзя было принимать гормональные противозачаточные по медицинским показаниям, и супруги всегда пользовались презервативами. За все время, пока они были вместе, всегда все было в порядке.
Они всегда планировали ребенка гипотетически. Никто не был чайлдфри, в перспективе, когда-нибудь им хотелось иметь детей. И вот внезапно Аня стала нервничать, злиться. Дима списывал все на женские заморочки, пока жена не пришла к нему с десятком положительных тестов. Прежде чем Дима успел хотя бы рот открыть, Аня в свойственной ей категоричной манере заявила, что аборт делать не собирается. Мужчина облегченно вздохнул. Ему всегда казалось странным, диким когда замужние, состоявшиеся женщины делали это. Они с Аней могли позволить себе завести ребенка, хотя бы финансово это было возможно.
Дима открыл окно и закурил. В последние полгода он стал курить значительно больше. Оно и понятно, внутреннее напряжение, которое отпускало его только во сне, не находило выхода, а от сигарет как-то становилось легче.
— Ты опять куришь? — хрипло спросила Аня, внезапно появившаяся на пороге. Погруженный в мрачные думы, мужчина не услышал ее шагов в коридоре. Девушка по-детски, кулаками потерла глаза. Дима внимательно на нее взглянул: как всегда пытается держаться, но лицо все еще слегка опухшее не то ото сна, не то от моря слез. Аня села за стол и прикрыла глаза ледонью, чтоб закатное оранжевое солнце не слепило.
— Курю, — кивнул Дима. Он затушил сигарету в раковине и прикрыл окно, а затем сел рядом с женой и обхватил ее за плечи. Аня попыталась отстраниться.