— Неплохо… — с видом знатока протянул Камил и, нагнувшись, прорвал бумажную обертку на одном из свертков, чтобы поглядеть на дареную ткань. Директор Ракосник терпеливо и снисходительно наблюдал за его, так сказать, смелым начинанием.
— Цвет подходящий, а?
Молодой учитель выпрямился. Он был на голову выше своего директора, что для подчиненного всегда минус.
— Тебе нравится?
— Сойдет…
— Она твоя, Камил!
Камил Маржик остолбенел.
— То есть как моя? Вся? Все три рулона?! Да на что она мне?.. — заикался он, выкрикивая бессмысленные слова.
Директор Ракосник остановил поток его красноречия.
— Да, твоя, но, естественно, не твоя лично. Это для твоего хора. У наших шефов в Центропале эта ткань почему-то осталась в излишке, кроме того, сорт не первый, видимо брак, но все же с их стороны очень мило, что они про нас вспомнили.
Камил с важным видом выпятил нижнюю губу.
— Сила! Девчатам пошьем блузки, а ребятам эдакие рубашечки! Кайф! Что скажете, товарищ директор?
— Пошьем?.. — перебил его Ракосник.
— Факт. Соберу мамаш и вкручу им мозги. И на следующий день все будет готово, как штык!
— После уроков приходи и забирай, да не забудь, что завтра жду тебя в восемь!
Директор не преминул капнуть дегтя в бочку меда.
— До свидания! — процедил Камил сквозь зубы, хотя ему хотелось поддать ногой эти злосчастные тюки, вместо того чтобы вежливо проститься.
Глава четвертая
Губерт Влах пришел на остановку автобуса без чего-то пять. Вокруг невысокого металлического столба с расписанием движения автобусов бегали ребятишки, что приезжали в Крушетице, в школу, из окрестных деревень. Если идти пешком тропинкой через луга, мимо Обурки, а потом взять прямо на Простржедний млин — они уже часа два, как были бы дома. Но цивилизация изнежила их настолько, что мальчишки и девчонки предпочитали пользоваться этой железной коробкой, где нечем дышать. Возле скамейки нетерпеливо слонялись и взрослые. Дану Марешову Губерт увидел еще издали. Она вышла из учительской немного раньше его. Видимо, подготовилась заранее. Губерт же завернул в свой кабинет проверить, закрыты ли окна.
Он поздоровался кое с кем из знакомых, с которыми ежедневно добирался сюда из районного города, и подошел к Дане.
— Привет! — сказала она, хотя несколько минут назад они вместе томились на педсовете. Дана отступила на шаг, чтобы он мог пробиться сквозь толпу ожидающих поближе к ней.
— Придется, видно, брать с бою, — оглянулся Губерт. По обе стороны тротуара и через площадь, напоминавшую сплюснутую с боков коробку из-под обуви, к остановке валом валили люди.
Дана усмехнулась, не зная, что сказать. Она не выносила вопросов, которые уже заранее исключали возможность дальнейшего разговора, впрочем, Губерту эту манеру вести беседу она охотно прощала. По крайней мере сегодня. В виде исключения. Дана посмотрела на расшалившихся детей, не обращавших никакого внимания на педагогов и потому не выбиравших выражений, и, обернувшись к Губерту, спросила:
— Почему ты отказался заменить Каплиржа?
— Некогда… а если б даже было когда… — Губерт не окончил, поскреб пальцем бороду и отогнул рукав замшевого пиджака.
— Что значит — «даже»?..
— Это значит, что я не стал бы его заменять. Я, понимаешь, не обожаю таких, что только бегают по собраниям и заседаниям, а другие как идиоты вынуждены ишачить за них.
— Но Каплирж не сам придумал себе это совещание! — возразила Дана.
— Вот пускай и посылают кого-нибудь из района на замену, если Каплирж такой незаменимый! Меня уже давно воротит от этой его сверхсознательности!
Дана многозначительно кашлянула. Губерт, прищурив глаза, спросил раздраженно:
— Что такое?
Дана поправила светлые волосы, волной спускающиеся на воротник пальто, и Губерт отметил этот особенный, только ей присущий жест. В нем была какая-то грациозная, безыскусная женственность.
— Ты, Губерт, обратил внимание, кто из наших примерных коллег сдал сегодня план работы? — сказала она с иронией.
Он понял намек и почувствовал себя задетым.
— Надеюсь, тебе понятна разница между такими, как Пудилка, Пепа Каплирж или я. Они — могут, а я — должен!
Дана поняла, что замечание ее было бестактным.
— Дело твое! Я думала, ты оценишь это как шутку… — извинилась она.
И обрадовалась, что вместо ответа Губерт махнул рукой, как бы стирая сказанное.
— Брось, все это чепуха и не стоит разговора! — И, стряхнув с ее пальто жухлый тополиный лист, принесенный порывом ветра, стал наблюдать, как он, кружа спиралью, опускается на землю.