— Я, — еле слышно ответил ревнитель творческой атмосферы в коллективе театра.
— Кому?
— Меня убьют, если я отвечу на этот вопрос.
— Не переживай. То существо среднего рода, каким ты станешь через пятнадцать самых страшных минут в твоей жизни, никто уже убивать не захочет. Ну!
— Два приятеля Генки Наумова, Аллочкиного сожителя.
Жадно ловившему эти признания Баранову показалось, хотя маска и скрывала его лицо, что Востриков обескуражен. Услышав последние слова, Борис вздрогнул и несколько минут молчал.
— А не врешь, — нарушил он, наконец, затянувшуюся паузу. — Я проверю. Их имена!
— Мунир Насруллаев и Вадим, фамилию не помню. Меня когда-то познакомил с ними Наумов.
— Он знал о заказе?
— Не уверен, возможно, догадывался, но молчал: Наумов начал тяготиться своим гражданским браком (был очень ревнив, а у Аллочки была масса поклонников), к тому же у него появился интерес к другой актрисе из нашего же театра…
— Можно подумать, что у нее было меньше поклонников, — буркнул Борис. — Зачем иебе была нужна смерть Перминовой?
Директор молчал, с опаской поглядывая на своих похитителей.
— Давай, давай, колись, — подбодрил его Востриков, все равно уж теперь, чего там!
— Она каким-то образом узнала, что я… В общем, наш драматический театр, как почти любое бюджетное учреждение-домовладелец, да еще расположенное в центре города, сдает часть площадей субарендаторам. Будучи директором, я занимаюсь всей хозяйственной деятельностью театра, в том числе и отношениями с арендаторами. Как Вы понимаете, часть платы вносилась "черным налом". Вот Алла и пронюхала, что часть денег я оставляю себе. В тот день она поговорила со мной, и дала трое суток на то, чтобы без шума внести деньги и уволиться по собственному желанию.
— За это ты ее и убил?
— Да. Деньги те я давно потратил, а уволиться — означало для меня полный и необратимый крах.
— А говоришь, что любил ее, — не выдержал решивший молчать Виктор.
— И поэтому тоже убил! — неожиданно выкрикнул Николай Кузьмич. — Она не захотела ответить взаимностью, и смеялась над моей любовью! Почему Генке Наумову было можно, а мне нет? Чем я хуже его?
— Ладно, — устало сказал Востриков, — сейчас напишешь чистосердечное признание, и поедем в ментовку.
С этими словами он сунул Николаю Кузьмичу заранее приготовленные бумагу и карандаш и стащил с лица теперь уже бесполезную маску. То же самое пришлось сделать и Виктору. Некоторое время в гараже слышались только тяжелые вздохи чистосердечно признававшегося да шелест бумаги. Задумавшись над каким-то оборотом, директор поднял глаза и встретился взглядом с Барановым.
— Товарищ майор? — изумился Николай Кузьмич. — Ох, не зря Вы мне еще тогда, в театре не понравились…
— Ты — майор? — вслед за ним тем же тоном повторил Востриков. — Ну, блин, менты, вы даете! Как же я тебя раньше-то не расчухал?
…С помощью Вострикова, подвезшего их с теперь уже бывшим директором театра на Петровку, Баранов успел на вечернее совещание у полковника Козлова.
Во время очередной перевязки он на правах постоянного клиента медпункта воспользовался мобильным телефоном Зинаиды, чтобы позвонить своим. Говорить приходилось птичьим языком, и оставалось только надеяться, что Лида поняла его правильно, и коллеги подготовят какую-нибудь оперативную комбинацию для того, чтобы освободить его от надзора Пера. Теперь оставалось только ждать. Увидев наконец, что уже половина восьмого, Алексей обратился к Виталику, который, кстати, показал себя действительно большим знатоком автомобилей, хотя ни разу за день не взял в руки инструмента:
— Зараз треба мне зашабашить. Пийду до директора, до вокзалу пора!
— Сходи, хлопец. А я-то думал, мы с тобой хинкали покушаем под пивко с водочкой… Но родне подсобить, деньжат послать — дело хорошее.
— Ага, горилка не убежить. У субботу я угощаю, — пообещал капитан.
Ему еще предстояло договориться с Хандыбиным, который мог упереться и не захотеть отпускать "Горячева" на свидание с земляками и девушкой. В течение дня директор уже пошучивал на эту тему: во время знакомства с ним Быков на свою беду зачем-то придумал себе жену Любу, и теперь Кирилл Олегович получил возможность говорить, что не допустит аморалки и не отпустит его на свидание с какой-то Лидой… Но вопреки ожиданиям, долго уговаривать директора не пришлось, и разрешение было получено.
Поехали на семилетнем, но вполне еще приличном "Пассате", принадлежавшем Перу. По дороге "качок" несколько раз схамил, нарываясь на ссору, а потом предупредил, что дальше, чем на три шага от него, удаляться не следует, и если "хохол" этот приказ все-таки нарушит, то он, Перо, с удовольствием лишит его десятка зубов, после чего ему — "гы, гы!" — придется глотать сало, не разжевывая. Занятый своими мыслями, Быков не реагировал на хамские выпады, а на предупреждение промто молча кивнул, и Перо, принявший этот жест за выражение покорности, удовлетворенно затих. Сообщение, что Горячий встречается со своими соотечественниками в метро, вызвало у этого уголовника настоящий взрыв недовольства. Но делать было нечего, и страшно ругаясь и от этого накаляясь все больше и больше, он побрел вслед за "долбанным хануриком" в парившие двери вестибюля, располагающегося непосредственно в здании вокзала.