Одни смотрели на него с симпатией и надеждой на то, что именно он станет справедливым и сильным вожаком, который не будет искать повода унизить или уничтожить кого-то, следуя туманным и неясным понятиям, направленным в основном именно на то, чтобы унизить и поработить.
Другие - со сдержанным неодобрением и многообещающим намеком на неминуемую ответственность за крамольные базары. И, конечно же, по тем самым понятиям.
А остальные… Просто с тупым любопытством. Как бараны из-за загородки следят за непонятными делами людей. Им было все равно.
Знахарь вздохнул, и, снова повернувшись к Тюре, сказал:
- Ты хоть сам понимаешь, что происходит? Вы извратили все, что могли. Вы испоганили те самые понятия, которые хоть как-то регулировали взаимоотношения между нами. То есть - между урками, уголовниками, ну, в общем, между плохими ребятами. И не важно, почему каждый из нас стал таким, совершенно не важно. Теперь это так, и все дела. И этому, между прочим, весьма поспособствовали, кроме всего остального, разные увлекательные книжки. Вот, например, скажи мне: Робин Гуд со своими ребятами - хорошие парни?
- Конечно, хорошие, - уверенно подтвердил Тюря.
- Ладно. А видел по телевизору любительские съемки про то, как чеченские боевики в лесу лагерем стоят?
- Видел.
- А эти ребята - они как, хорошие?
- Кто, чечены? - возмутился Тюря. - Да их, пидаров, на деревьях за яйца развесить надо. А их Чечню заасфальтировать, чтобы там даже крысе жить негде было.
Вокруг раздался одобрительный ропот.
- Понятно, - сказал Знахарь. - А тебе не приходило в голову, что между лесными разбойничками Робин Гуда и воинами Хаттаба, тусующимися в горных лесах, по большому счету, нет никакой разницы?
Тюря открыл было рот, потом закрыл его, потом почесал затылок и наконец сказал:
- Не, Знахарь, что-то ты уж больно загнул. Ну как же, ведь Робин Гуд за справедливость был…
- За справедливость, говоришь? - Знахарь посмотрел на Тюрю и вдруг потерял желание продолжать этот на первый взгляд интересный, но очевидно бесплодный разговор.
- Ладно, хрен с ним, с Робин Гудом этим. Пропади он пропадом. Спокойной ночи, - сказал Знахарь и опрокинулся на койку, бесцеремонно повернувшись к публике задом.
* * *
Тюремный двор не место для концертов.
Но когда очень хочется, можно сделать многое.
Можно заставить слона танцевать на арене с бантиком на шее, можно сделать из мужчины подобие женщины, отрезав одно и пришив другое, можно повернуть реки вспять, а можно за восемь часов построить во дворе «Крестов» огромную конструкцию, включающую в себя сцену, порталы, фермы для светотехники и многое другое.
Двадцать два монтировщика, которые пахали, как Стаханов в приступе белой горячки, создали из металлических труб, уголков и сложных узловых элементов умопомрачительный решетчатый дворец, а другие специалисты навесили на его ажурные переплетения сотни три разнокалиберных прожекторов и светильников. В это время по краям сцены, уже застланной толстыми фанерными щитами, были возведены две зловещие башни, состоявшие из множества черных ящиков. В передних стенках ящиков были отверстия, в которых виднелись громкоговорители устрашающих размеров, а на самом верху этих мрачных нагромождений красовались черные металлические рупоры, направленные в сторону публики и наводившие на мысль о трубах Страшного Суда.
Затворов, войдя во двор, посмотрел на это сооружение, ужаснулся и отправился к себе в кабинет выпить коньячку, чтобы успокоить нервы, а заодно и уничтожить видеозаписи, на которых был запечатлен момент получения им взятки от организаторов концерта. Вчера, когда в кабинет Затворова почтительно привели сытого и гладкого артдиректора готовящегося мероприятия, старый вертухай машинально нажал на нужную кнопочку и три камеры начали добросовестно запечатлевать все, что происходило. И теперь было необходимо эти записи уничтожить, потому что хоть Бог и бережет береженого, но сортировать компромат приходится все-таки самому.
Войдя в кабинет, Затворов подошел к стенному шкафу, открыл его и достал бутылку армянского коньяка двадцатилетней выдержки. Налив рюмочку, он поставил бутылку на место, закрыл шкаф и уже поднес коньяк к губам…
В это время во дворе тюрьмы раздался дикий визг, будто сразу тысяча автомобилей затормозила юзом, потом прозвучал оглушительный электрический щелчок, а после этого чудовищный голос спокойно произнес:
- Раз, два, три. Раз, два, три. Проверка.
Таким голосом мог бы говорить великан, с любопытством наклонившийся над «Крестами» и думающий о том, растоптать этот игрушечные домики сразу или погодить немного.
Затворов облился коньяком и замер.
Его истерзанное страхом и жадностью сердце забилось, как лягушка, пойманная цаплей, и он выронил рюмку, с тихим звоном и плеском разбившуюся у его ног. В глазах потемнело, ноги стали холодными и словно сделанными из мягкой глины, а руки задрожали и ослабли.