- Разве здесь нельзя стоять?
Он неловко погрозил ей пальцем:
- Предупреждаю вас, мисс! По-хорошему…
Она даже не открыла рот, а в споре молчащий всегда одерживает верх. Он отвернулся и неуверенными шагами пошел дальше.
Он ни разу не оглянулся, но уже через двадцать шагов понял, что она идет за ним. Она не скрывалась. Стук ее каблуков приглушенно разносился по пустынной ночной улице.
Он прошел перекресток, потом второй, третий. И все это время за ним раздавалось неотвратимо преследующее «цок-цок», «цок-цок».
Он повернул голову, надеясь отогнать ее. Но она шла так уверенно и непринужденно, что доводила его до бешенства.
Он прошел еще несколько шагов и остановился. Им овладело отчаяние.
Она тоже остановилась, но не сделала ни шага назад.
Он подошел и крикнул ей прямо в лицо:
- Прошу вас, оставьте меня? На сегодня уже достаточно… Оставьте меня, или я…
- Но мне тоже нужно в эту сторону, - коротко ответила она.
Обстоятельства снова были на ее стороне. Если бы он был на ее месте… Но разве мужчина может, не рискуя выставить себя в смешном свете, жаловаться полицейскому, что его преследует одинокая девушка? Она не приставала к нему, просто шла тем же путем, что и он. Как и в баре, он был в ее власти. Он понимал, что бессилен и ему придется отступить. Наконец он повернулся и, бессильно сопя, направился дальше.
Десять шагов, пятнадцать, двадцать. Как по сигналу, тут же за ним раздалось цоканье каблуков. Она опять преследовала его.
Он в последний раз завернул за угол и взбежал по лестнице, ведущей на перрон. На верхней ступеньке он остановился и оглянулся.
Приближающиеся шаги громко звучали на металлических ступеньках. Скоро появилась и она.
Он остановился, загнанный в угол. За ним был турникет.
Она уверенно поднималась по лестнице. В руке у нее уже была приготовлена монетка. Она остановилась, когда их разделял только турникет.
Он поднял руку. Казалось, он ударит ее. Оскалив, как собака, зубы, он прорычал:
- Убирайся отсюда! Катись туда, откуда пришла! - Рукой он закрыл прорезь, куда она хотела опустить монету.
Она отступила на шаг и повернулась к другому турникету. Но и там он ее опередил. Она бросилась к первому, но он опять опередил ее. Перрон начал дрожать - подъезжал один из редких ночных поездов.
Он размахнулся, кулак чуть не задел ее лицо. Она отпрянула в сторону, как будто на нее дунуло чем-то страшным.
Где-то рядом раздался решительный стук по стеклу, и дежурный по станции высунул голову из дверей своей будки.
- Сейчас же прекратите! Почему вы ее не пускаете?
Бармен повернулся к нему, желая оправдаться:
- Эта девчонка, наверное, сумасшедшая, ей место в психиатрической лечебнице. Она все время за мной ходит, я не могу от нее избавиться.
Девушка ответила так же спокойно, как раньше:
- Вы единственный, кому нужно ехать до Третьей авеню?
Бармен снова обратился к дежурному, выглядывавшему из дверей будки:
- Спросите, куда она едет. Она и сама не знает!
Ее ответ был адресован дежурному, но звучал так значительно, как будто скрывал в себе более глубокий смысл:
- Я еду на Двадцать седьмую улицу, между Второй и Третьей авеню, и имею право сесть в поезд, как любой другой.
Человек, не пускавший ее на перрон, побледнел. Иначе и быть не могло - на этой улице жил он. Ей был известен его адрес. Не имело смысла пытаться избавиться от нее.
Дежурный сделал величественный жест:
- Проходите, мисс.
Монета блеснула в свете фонаря, и девушка прошла через второй турникет, не ожидая, когда бармен освободит ей проход в первом, Тем более что он не мог двинуться с места.
Подошел поезд, но он ехал в противоположном направлении. Когда он исчез, станция вновь погрузилась во мрак.
Девушка медленно прошла в конец перрона. Бармен направился за ней. Оба смотрели в одном направлении - он ее видел, а она его нет.
Она шла в самый конец платформы, пытаясь бесцельной прогулкой сократить ожидание.
Она уже исчезла из поля зрения дежурного; перрон здесь сужался. Она остановилась, собираясь повернуть обратно. Пока она стояла спиной к нему, напряженно вглядываясь туда, откуда должен был появиться поезд, ее охватил необъяснимый страх. Вероятно, она услышала за спиной его шаги. Теперь он подкрадывался к ней. В его медленных движениях, в крадущихся шагах было что-то угрожающее. Настораживало не старание ступать тихо, а необычный ритм шагов - будто он шел с завязанными ногами, стремясь приблизиться и в то же время создать впечатление, что не двигается. Она почувствовала это еще до того, как повернулась, и теперь знала, что, пока стояла спиной к нему, у него возникло какое-то намерение, которого раньше не было.