Он лежал лицом вниз, свесив голову с выстриженным на темени квадратиком. Священник сочувственно положил руку ему на плечо, словно хотел не дать страху пробиться наружу.
Плечо вздрагивало у него под рукой. Знать час своей смерти нелегко.
Священник глубоким голосом прочитал двадцать третий псалом: «На зеленых пастбищах… освежит мою душу…» Но псалом не утешил Хендерсона, стало еще хуже. Он не хотел на тот свет, он хотел остаться на этом.
Жареный цыпленок и абрикосовый пирог, которые он получил недавно на ужин, застряли у него в горле. Но это было неважно, проблем с желудком у него уже не будет.
Он прикинул, успеет ли выкурить еще одну сигарету. Вместе с ужином ему принесли две пачки. Одна, пустая, уже валялась на полу. Он подумал, насколько бессмысленно беспокоиться об этом - какое это имеет значение?
Он задал этот вопрос священнику, прервав чтение псалма. Священник вместо прямого ответа сказал:
- Курите, раз хочется, - чиркнул спичкой. Это значило, что времени осталось немного.
Голова его снова опустилась, и он побелевшими губами выдохнул дым. Священник снова опустил руку на его плечо, утешая и умеряя страх. Послышались тихие шаги, приближающиеся по каменному полу коридора. В камере воцарилась тишина. Хендерсон не поднял головы, но сигарета выпала у него из рук. Священник сильнее прижал руку к его плечу, как будто вдавливая его в нары.
Шаги затихли. Он почувствовал, что из-за’ двери за ним наблюдают, поднял голову и спросил:
- Уже пора?
Дверь камеры медленно открылась, и надзиратель сказал:
- Да, надо идти.
Программа Скотта Хендерсона, бедняги Скотта Хендерсона, которая вернулась, как хлеб, пущенный по воде. Он смотрел на нее. Сумка, которую он вырвал из рук женщины, лежала у его ног.
Женщина все пыталась вырваться, но он мертвой хваткой держал ее за плечо.
Сначала он свернул программу и положил в карман. Потом, схватив ее за плечи обеими руками, оттащил к своей машине.
- Садитесь, поедете со мной! Вы понимаете, что вы могли натворить?
Она вырывалась, но ему удалось втолкнуть ее в машину.
- Оставьте меня! - Ее крик был слышен по всей улице. - Как вы смеете так со мной обращаться? Где полиция? Неужели в этом городе некому за меня заступиться?
- Ах, вам нужна полиция? Вы ее получите. Они вам покажут!
Он сел в машину и захлопнул дверцу.
Сначала он замахнулся на нее, чтобы она прекратила кричать, потом ударил. Наклонившись над щитком управления, он проговорил сквозь зубы:
- Я в жизни еще не бил женщину. Но вы не женщина, а дрянь в юбке. Поедете со мной, нравится вам это или нет. И для вас же будет лучше, если вы помолчите. Если будете кричать или попробуете выскочить на перекрестке, я вас ударю.
Он обгонял машины одну за другой. Она обессиленно спросила:
- Куда вы меня везете?
- Как будто вы не знаете? - язвительно спросил он. - Вы что, с луны свалились?
- К нему? - с отчаянием в голосе спросила она.
- Да, к нему! Значит, в вас еще осталось что-то человеческое? - Он поддал газу. - Вы позволили осудить на смерть невинного человека, хотя достаточно было прийти и рассказать то, что вам известно.
- Откуда я знала, что это важно? - тупо проговорила она, потом спросила: - Когда это должно произойти? Сегодня ночью?
- Да, сегодня ночью!
В слабом свете он увидел, как ее глаза расширились, будто она только сейчас осознала, что опасность так близка.
- Я не знала, что так скоро, - всхлипывала она.
- Ну, теперь уже ничего не случится, - успокоил ее он. - Раз я вас поймал, мы этого не допустим.
Зажегся красный свет. Он чертыхнулся и вытер лицо.
Она сидела, глядя прямо перед собой. В зеркало он видел, что она полностью погружена в себя.
- Вы бесчувственная. Наверное, у вас внутри опилки, - неожиданно сказал он.
Он не ожидал ответа, тем более такого длинного.
- Думаете, я мало пережила? Что мне до того, что будет с ним или с кем-то другим? Между нами нет ничего общего. Сегодня вечером казнят его, а не меня. Я уже давно как мертвая! - Ее голос звучал трагически. Это были не просто женские слезы, а настоящая человеческая боль. - Иногда мне снится женщина, у которой были дом, любящий муж, деньги, красивые вещи, уважение друзей, положение в обществе и уверенность, что так будет всегда. Я не верю, что это было со мной. Это, наверное, был кто-то другой.
Он смотрел в темноту, расступавшуюся в свете фар. Ее глаза были неподвижны, как камешки - серые, ничего не говорящие.