Обследуя лестницу, Ника заметила, что большинство ходов заколочены досками и со стороны комнат оклеены обоями. Но несколько ходов остались в первозданном состоянии. Одна из панелей отодвигалась в сторону. Справившись с ней, Ника увидела висящие платья и поняла, что очутилась в старом дубовом гардеробе матери. Хотела открыть дверцу, но услышала голос горничной Вари:
— Барыня, обед на столе.
— Хорошо, Варя, звони в колокольчик, я сейчас спускаюсь.
Голоса слышались отчетливо, будто Ника сама находилась в материнской комнате. Стоило открыть дверцу, и дочка вывалилась бы из шкафа, напугав мать до смерти.
Впоследствии Ника часто пользовалась потайными ходами, проникая в библиотеку, Юлину комнату, разглядывала через скрытые глазки все, что происходит в каминном зале. Из комнат прадеда она устроила себе увеселительный центр, где можно было слушать ту музыку, которая запрещалась в доме.
Ну а теперь попытаемся вспомнить, для чего же мы потратили столько строк на замысловатую архитектуру старого особняка.
Итак, странная гостья Анны Дмитриевны — Наталья Павловна — объявила во время обеда, что она намеревается этим вечером уехать. Пора и честь знать. Неделю женщина гостила в доме, успела со всеми перезнакомиться, всех повидать, отдохнуть. Пришел срок прощаться.
Анна Дмитриевна пригласила подругу в свою комнату. Нике показалось, что мать ждет от странной дамы чего-то важного. Каких-то итогов, будто проходила у нее курс лечения, а теперь хочет выяснить, каков же диагноз. Такого случая Ника упустить не могла. Не стоит забывать, что чужие тайны были для нее важнее собственных.
Ника знала, что мать излишне мнительна. В последние месяцы она то и дело вызывала к себе гадалок, экстрасенсов, прорицателей, но те не отвечали ее требованиям. Скорее всего, она уже знала о своей страшной болезни, которая быстро прогрессировала.
Когда Анна Дмитриевна уединилась со странной гостей в своей комнате, младшая дочка уже сидела в шкафу, прижав ухо к дверце.
— Присаживайтесь, Наталья Пална. Поверьте, я очень ценю ваше внимание ко мне. Прошло пять лет с нашей первой встречи в электричке, когда вы меня до смерти напугали своим предсказанием о несчастной судьбе моей старшей дочери. Я тогда слишком растерялась и не успела вас расспросить, а вы тихо вышли из поезда и пропали. Не думала, что вы сами меня найдете.
— Я вас не искала, Анна Дмитриевна. Один из моих знакомых экстрасенсов рассказал о том, что бывал у вас и изложил мне ваши опасения. Вот тогда я и вспомнила о девочке в электричке с отпечатком смерти в глазах. Я решила, что вам следует знать, от кого или отчего исходит опасность для Юлии. К своему выводу я пришла в первый же день пребывания в вашем доме. Но решила не торопиться и еще раз все перепроверить. Практически я видела все ваше окружение. С каждым человеком мне удалось поговорить, хотя в этом не было особой нужды. К сожалению, мои первоначальные выводы не изменились. Всему виной будет Вероника, ваша младшая дочь. Она энергетический вампир. Юля ее очень любит, но Ника не отвечает ей взаимностью, она потребляет ее энергетику и силы. И чем удачнее у
Ники будут идти дела, тем больше ослабевать и увядать будет старшая дочь. Такие вещи происходят часто в природе и Веронику нельзя в этом упрекать. Она не знает о своих скрытых возможностях. Но девочка очень целеустремленная, эгоистическая, безжалостная. Она ни перед чем не остановится. Из вас она уже выпила все соки. Не обижайтесь. Но жить вам осталось недолго. Год, может, два. У Юли и вовсе не развита сопротивляемость организма и духа. Она рождена, чтобы жить для других. Этим и пользуются вампиры. Не намеренно, конечно. Но чем целеустремленней становится вампир, тем больше сил теряет его жертва. Это все, что я могу сказать вам, Анна Дмитриевна. Поверьте, мне очень неприятно говорить матери такие вещи, но скрывать правду вовсе преступно.
Наступила долгая пауза. Вероника, сидя в гардеробе, скрипела зубами. Она уже ненавидела эту женщину. Наконец княгиня заговорила. Голос ее звучал хрипло, едва слышно.
— Вы видели картины, висящие в малой гостиной?
— Видела. Я понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете. Аура, исходящая от них, не соответствует изображенному на полотне. Я сразу поняла, что верхний слой красок — всего лишь макияж, сквозь который проступает мощная энергетика.
— Вы правы. И я вам верю. Каждому вашему слову. У меня накопились собственные наблюдения. Юля родилась крепкой девочкой, но как только родилась Ника, у Юли начались проблемы со здоровьем. Я же мать и вижу, что происходит… Скажите на милость, как мне спасти свою старшую дочку?
— Их надо разделить.
— Вы думаете, очень просто разделить двух родных сестер?
— Трудно. Но другого способа я не вижу. И чем дальше одна от другой будут находиться, тем лучше для Юли.
— Отослать ее в другой город?
— Лучше в другую страну. В такое место, куда непросто попасть и долго ехать. Хотите уберечь старшую дочь, делайте, что я говорю. А ваша младшая нигде не пропадет. Она добьется своего в жизни. Вампиры всегда найдут себе жертву, а то и несколько сразу. Не мешайте ей и не останавливайте. По-вашему она никогда жить не будет. Поберегите себя. Вы еще нужны старшей дочери.
— Вы правы. Остаток своих дней я отдам Юлии. Я найду деньги и отправлю ее за границу. Если не я, то кто другой вытащит ее из болота?
Ника спустилась в подземелье, бросилась на кровать и ревела навзрыд, стуча маленькими кулачками по подушке.
20 мая 1996 года
В то время, когда в имении князей Оболенских разыгрывалась трагедия, в одной из квартир Питера на Гороховой улице царило благоденствие. Молодой человек лет двадцати, коренастый, симпатичный, с открытым лицом и широкой улыбкой, сидел в глубоком плюшевом кресле и наблюдал, как мужчина средних лет с непримечательной внешностью разматывал скрученные в рулон полотна и расстилал их на полу. Охи, ахи и вздохи выражали неописуемый восторг ползающего на коленях солидного человека в дорогом костюме.
— Ты себе не представляешь, Бориска, насколько твой отец велик. Его мастерство достигло совершенства. Нет, ты только глянь. Он сумел довести легкий незначительный штрих до той же небрежности, с которой его наносил сам Илья Ефимыч.
— И все же отец не Репин, а копиист. Это не искусство, эстрада. Художник должен оставаться самим собой и иметь свою неповторимую индивидуальность.
— Зря, батенька! Зря! Учился бы у отца. Прибыльное дело.
— За это прибыльное дело он уже отсидел два года и еще шесть осталось.
— Но как сидит? Знаешь, каких денег стоит содержать безмозглых начальничков, чтобы Леониду Ефимычу жилось в зоне как у
Христа за пазухой, да еще творить такие шедевры.
— Знаю, видел. Только что приехал из его апартаментов. Не так уж там сладко. Свобода есть свобода. А насчет содержания, Давид Илларионович, то не стоит передо мной-то лукавить. Шесть копий этюдов Репина к «Крестному ходу» вы спихнете хозяину, а оригиналы, с которых отец работал, оставите себе. Я же не профан, сам художник. И цену подлинникам знаю. Эти шесть подлинников миллиона на полтора долларов потянут. И сколько из них перепадет зоновским кумовьям? Гроши. Они там банке с тушенкой радуются.
— Молод ты еще, Бориска, рассуждать о таких вещах. Ты, милок, не забывай, что на имя твоего отца в банке счет открыт, и ему капают немалые проценты. Выйдет на волю миллионером. Сейчас сидит за каменной стеной, а я свою шею подставляю. Если что, спросят с меня, а не с зэка. Он вне подозрений. Или, может быть, скажешь, что я в тебя мало сил вкладываю? В институт без экзаменов, о хлебе насущном не думаешь, уже две выставки тебе устроил. А что я от тебя требую? Отца своего время от времени навещать и несколько рулончиков холстов свозить туда и обратно.
— Так я же претензий не высказываю, Давид Илларионыч. Вы сами этот разговор затеяли.
— Вот так-то лучше. Помоги-ка мне упаковать подлинники. Повезем на экспертизу. Там со вчерашнего дня ждут. Четырнадцать картин надо успеть застраховать, через три дня владельцу возвращать пора.