– Как своему другу, Рультабий, как лучшему своему другу! Скажите же… Доверьте мне свою тайну — ведь она душит вас!..
Рультабий положил мне руку на плечо и, заглянув мне в глаза, сказал:
– Вы все узнаете, Сенклер, вы будете знать столько же, сколько и я, и вы испытаете тот же страх, мой друг, потому что вы добры и, я знаю, любите меня!
Но вместо того, чтобы, как я ожидал, сделать мне признание, он попросил железнодорожный указатель.
– Мы поедем часовым поездом, — сказал он, — в это время года нет прямого сообщения между д’О и Парижем, так что мы приедем домой лишь в семь часов. Но нам вполне хватит времени уложить чемоданы и попасть с Лионского вокзала на девятичасовой поезд на Марсель и Ментону.
Он даже не спрашивал моего мнения и вез в Ментону так же, как и в Трепор, прекрасно зная, что при данном стечении обстоятельств я ни в чем не сумею ему отказать. Да если бы он и хотел обойтись без меня, я все равно не оставил бы его в таком взволнованном состоянии. Кроме того, наступало праздничное время, и я был совершенно свободен.
– Итак, мы отправляемся в город д’О?
– Да, там мы сядем в поезд. От Трепора ехать в экипаже в д’О не более получаса…
– Недолго же мы пробудем в этих местах, — заметил я, взглянув в окно.
– Достаточно, я надеюсь, для того, зачем я приехал сюда, увы!..
Я вспомнил об аромате дамы в черном и замолчал. Ведь Рультабий обещал посвятить меня в свою тайну. Он повел меня на взморье. Ветер был еще очень силен, и нам пришлось укрыться за маяком. Некоторое время он простоял перед морем, задумавшись и закрыв глаза.
– Вот здесь, — произнес он, наконец, — я в последний раз видел ее.
Он взглянул на каменную скамью.
– Мы сели здесь, она прижала меня к своему сердцу. Я был еще совсем маленьким мальчиком: мне было девять лет… Она велела мне сидеть на этой скамье, а сама ушла, и я никогда ее больше не видел… Это было вечером… теплым летним вечером, когда нам вручали награды. О, она не присутствовала при этом, но я знал, что она придет вечером… вечером, когда сияли звезды и было так светло, что я надеялся рассмотреть ее лицо. Но она со вздохом опустила свою вуаль. А затем уехала, и я никогда больше ее не видел…
– А вы, мой друг?
– Я?
– Да, что вы сделали? Вы еще долго сидели на скамейке?..
– Мне очень хотелось… но за мной приехал кучер, и мне пришлось вернуться…
– Куда?
– Как куда… в колледж…
– Значить, в Трепоре есть колледж?
– Нет, но колледж есть в д’О.
Рультабий cделал мне знак следовать за собой.
– Поедем туда… Или вам хочется остаться здесь?.. Но здесь слишком дует!..
Через полчаса мы были в д’О. Проехав каштановую аллею, наша карета с шумом покатилась по булыжной мостовой холодной и пустынной площади; кучер возвестил о нашем прибытии, щелкая бичом и наполняя мертвый городок этой душераздирающей музыкой. Над крышами раздался бой часов — со здания колледжа, как объяснил мне Рультабий, затем все смолкло.
Лошадь с экипажем застыла посреди площади. Кучер скрылся в кабачке. Мы вошли в холодную тень высокой готической церкви, замыкавшей с одной стороны обширную площадь. Рультабий окинул взором замок из розового кирпича, увенчанный высокими крышами в стиле Людовика XIII, с мрачным фасадом, будто оплакивавшим своих изгнанных принцев, квадратное строение мэрии с ее грязным флагом, офицерское кафе, парикмахерскую, лавку букиниста. Не здесь ли покупала ему первые книги дама в черном?
– Ничего не изменилось!..
Старая полинявшая собака лежала на пороге лавки букиниста, лениво положив морду на отмороженные лапы.
– Это Шам! — вскрикнул Рультабий. — О! Я сразу узнал его!.. Это Шам! Мой славный Шам!
И он позвал собаку:
– Шам, Шам!..
Собака приподнялась, повернувшись к нам и прислушавшись к звавшему ее голосу. Она с трудом сделала несколько шагов, обнюхала нас и вернулась на место, потеряв к нам всякий интерес.
– О! — вздохнул Рультабий. — Это он!.. Но он не узнает меня больше…
Он увлек меня на улицу, круто спускавшуюся вниз и замощенную гладкими камнями. Рультабий все время держал меня за руку, и я чувствовал, как он дрожит. Вскоре мы остановились перед небольшой церковью в иезуитском стиле. Толкнув низкую дверь, Рультабий ввел меня под ее величественные своды; в глубине на каменных плитах пустых гробниц стояли две прекрасные мраморные коленопреклоненные фигуры.
– Часовня колледжа, — прошептал мне спутник.