— Ох ты, альбинос, — сказал Юрий и присел к страдальцу.
Жеребенок тут же ткнулся в него носом и задвигал губами по рукаву.
— Слепой, что ли? Ну, так и есть. Эх ты.
Юрий достал из кармана большой раскладной нож и покосился на Нику с Сашей.
— Идите-ка, погуляйте.
— Что это вы собрались делать? — спросила Ника.
— А ты не видишь, животина мучается?
— Мы заберем его с собой, на станцию.
Юрий махнул рукой и сплюнул.
— Да не доедет он! Видишь, бросили его. Больной, значит. Не жилец. Повезешь — по дороге сдохнет. Дольше будет мучатся. Уведи пацаненка, я все сделаю.
Ника молча сложила руки на груди.
Юрию пришлось мотаться на станцию за прицепом. Пока его не было, Ника и Саша сидели возле жеребенка. Ника сняла бандану и примотала ее к бутылке с водой. Получилось что-то вроде соски, и жеребенок смог попить. Саша просто гладил его по шее и уговаривал потерпеть. Юрий вернулся через полчаса, не только с прицепом, но и со старой брезентовой раскладушкой. Они с Никой осторожно погрузили жеребенка на нее, как на носилки, а потом устроили его в прицепе. К удивлению Юрия, дорогу жеребенок выдержал.
Семьдесят лет назад там, где сейчас царствовали кони, было бело от овец. Тогда на месте заповедника был овцеводческий совхоз, и стада расстилались по полям, ведомые конными пастухами — чабанами. Трава была сочной, хищники не беспокоили, и совхоз процветал среди изумрудной зелени. Потом люди изменили русла рек, и большая часть пастбищ превратилась в озеро. В самом его центре остался островок, соединенный с сушей тонким перешейком. И на этом островке поселились забытые пастухами кони, предки нынешних табунов. Никто не понимал, как они выжили без людей в сорокоградусный мороз и летнюю жару, да еще и дали жизнеспособное потомство. Когда хозяева бывшего совхоза вернулись за ними и перевезли на материк, кони сломали загон и умчались обратно. Тогда их было двадцать. Сейчас стало двести.
Саша вспоминал все это, пока они тряслись по проселку. Станцию, если ее можно было так назвать, сделали в старом здании администрации. Серое бетонное чудовище стояло посреди зелени и казалось сломанной игрушкой, брошенной на ковре в детской. Летом и зимой здесь жили несколько сотрудников заповедника и иногда — приглашенные ученые, но сейчас была пересменка, и в доме обитал только Юрий.
Ника всю дорогу пыталась что-то нагуглить, и судя по тому, как она хмурилась и закусывала губу, результаты ей не нравились.
Юрий подвел квадроцикл к зданию и чуть насмешливо спросил, куда девать пациента.
— В дом, конечно, — ответила Ника.
Юрий покачал головой. Они перенесли жеребенка в общую комнату. Здесь натуралисты обычно собирались по вечерам, обсудить работу, выпить и просто отдохнуть. Посреди комнаты стоял большой дубовый стол, вокруг него теснились стулья, у стены притулились два старых кресла и книжный шкаф, в котором кроме книг хранили сладости к чаю и вино. На полу лежал потертый ковер. Комната совсем не подходила для жеребенка. Ника оглядывала ее со смесью беспомощности и надежды. Между ее бровей появилась складочка. Юрий понаблюдал за ней, крякнул и молча пошел разбирать летнюю кладовку. Жеребенка устроили там.
— Можно мне взять ваш грузовичок? — спросила Ника, когда они закончили.
— В город хочешь? Зачем?
— Мотьке нужна еда и врач. В городе есть ветклиника с аптекой. Я быстро.
— Ты быстро… — повторил Юрий. — Ерунда это, а не клиника. Один сухой корм, и ничего больше.
Ника вскинулась:
— И тем не менее, я считаю необходимым…
— Да погоди ты.
Юрий встал, прошаркал в дом и вернулся с засаленной записной книжкой.
— Телефон свой мне дай. У моего экран разбился.
Ника протянула ему смартфон. Юрий набрал номер, сильно надавливая на экранную клавиатуру, будто она была настоящей.
— Пашка, привет. Дядь Юра это. Да все нормально, просто свой разбил. Ты тут еще? Молодец, молодец. Ты мне нужен на станции. Такое дело…
Юрий коротко описал ситуацию. Потом посплетничал о какой-то Любке, попросил водки и вернул телефон.
— Племяш мой. По фермам работает. Ветеринаром.
— Спасибо, — сказала Ника.
Юрий сплюнул в траву.
Ника ожидала увидеть кого-то вроде Юрия, только более молодого. Поэтому Пашка стал для нее приятным сюрпризом. Недавний выпускник медучилища, чуть-чуть старше ее самой, он был очень опрятен, вежлив и ужасно неуклюж во всем, что не касалось профессии. Едва войдя на станцию, он споткнулся о порог и уронил вешалку, когда схватился за нее, чтобы не упасть. Ника хихикнула. Он покраснел. Саша выступил вперед, протянул ему руку и представился:
— Александр.
— Павел, — совершенно серьезно ответил Пашка и пожал протянутую ладошку.
Он долго осматривал жеребенка, выслушивал легкие и сердце, колол обезболивающее. В какой-то момент его рука замерла, и он отправил Юрию долгий взгляд поверх гривы. Юрий чуть заметно пожал плечами.
— Мне нужно будет приготовить гипс, — сказал Пашка, поднимаясь. — Александр, будете ассистировать? А ваша мама пусть пока разведет молочную смесь.
— Это сестра, — сказал Саша и хихикнул.
Пашка посмотрел на Нику.
— Сестра, значит.
И покраснел.
Оказалось, что Пашка записался волонтером в летнюю группу заповедника. У него были две недели отпуска, и он хотел провести их среди диких лошадей. Группа должна была заехать через пять дней, но Пашка решил остаться на станции.
— Выберу лучшую койку, — сказал он за ужином — Да и поближе к пациенту.
Ника очень обрадовалась. Юрий был не разговорчив, младший брат, хоть и был умным мальчишкой, все-таки оставался ребенком, и появление ровесника, разделявшего ее любовь к природе, стало для нее подарком. Они подолгу сидели в гостиной или на пороге станции и болтали о том, о сем. Сашка сначала приревновал, но потом сообразил, что может общаться с заповедником один на один, и он снова станет огромным. Пару раз он даже ездил к коням только с Юрием, потому что Ника и Паша оставались с жеребенком. Тогда он падал в траву на склоне и смотрел, как внизу носились по зелени и играли дикие кони, и представлял себя одним из них. Юрий садился рядом, но в отличие от сестры, он умел быть незаметным. Саша привык к нему, и уже не считал его таким уж неприятным. Они пили компот из термоса, ели бутерброды, смотрели вокруг и молчали.
Жеребенок много и хорошо ел. Нога заживала медленно, но он уже пытался вставать. Пашка говорил, что это плохо, и грозился привязать его к лежанке. Когда кто-то из людей заходил в кладовку, Мотька тянул слепую морду, раздувал ноздри и ржал. С ним старались разговаривать. Ника и Пашка однажды застали возле него Юрия. Мужчина стоял на коленях, чесал его за обоими ушами и нежно приговаривал прямо в морду:
— Эх ты, недоразумение… Бесполезное ты существо…
— Бабушка говорила, что никто не рождается просто так, — сказал тогда Пашка.
— Ага, — фыркнул Юрий. — А потом смотрела на дедушку и добавляла: "Но некоторые все-таки просто так".
Пашка засмеялся. Смех был добрый, и Ника поняла, что это семейная шутка.
На следующий день Ника, Юрий и Саша уехали в поля. Табун перешел на новое место, и Ника хотела поснимать там. В этот раз лошади разрешили им подойти совсем близко, а Саша даже смог дотронуться до вожака. Огромный грязно рыжий конь вышел к нему и наклонил страшенную, в шрамах, морду, прямо в его ладонь. Саша чуть не лопнул от страха и счастья.
Они вернулись домой только вечером, усталые, но очень довольные. Пашка встретил их на пороге. Он сказал, что Мотька умер.
Слабое сердце и генетические отклонения, сказал Пашка. Юрий только пожал плечами. Чуть позже Ника застала его за станцией. Он тер глаза грязным платком и усиленно сморкался.
— Аллергия совсем одолела, — сказал он Нике.