— Но ведь это невозможно! — вскричал я, пораженный в самое сердце. — Нельзя прожить годы, не изменившись!
— Нельзя, — ответил он с грустью. — Но это крошечные перемены, и я научился выслеживать их. Я знаю о них и позволяю им быть, если они не меняют мою суть. Они как морщины и седина, внешнее, наносное, слишком тонкий слой, чтобы на что-то повлиять.
Он замолчал, а я не знал, что сказать. Его голова отвернулась от меня и снова вперила неподвижный василисков взор в автоматы.
— Зачем же вы приходите сюда?
— Мне предстоит умереть, — сказал старик. — О, не сейчас, но рано или поздно — да. И мне интересно… Сейчас, так близко к концу… Какова же она на вкус?
— Победа?
— Да… — он почти шептал. — Но если я войду туда… Если я выиграю… Смогу ли я справится с ней? Не победит ли она меня в самом конце?
Я посмотрел снизу вверх на этого левиафана, на эту мумию, и в его сверкнувших в синем отблеске глазах увидел страх.
— Идите, — сказал я, и он повернулся ко мне. — Идите… и проиграйте. Проиграйте в любом случае. Раздайте монеты бедным или расшвыряйте их по земле, спустите их в унитаз или бросьте в фонтан. Что угодно! Только попробуйте. Прямо сейчас. Ну же!
Я едва не толкнул его в спину. Он посмотрел на меня с недоумением и вдруг захохотал. И так, хохоча, будто демон, шаг за шагом, он пошел к игровым автоматам и скрылся в заведении.
Я остался на тротуаре и крепко зажмурился. Дождь вернулся и теперь струился по моему разгоряченному лицу. Я вслушивался.
— Ну же, ну же, ну же…
Поворот рычага. Пение автомата. И, наконец, оно — долгий и заливистый звон монет. Джек пот.
Я улыбнулся, как дьявол, и пошел домой.
Мария
Как же хорошо распустить волосы под звездами! Лекарство от страха и горечи, которое не пропишет ни один врач, но как же оно помогает.
Мария подняла руки, и пальцы утонули в седых кудрях. Все еще красивы. Все еще с ней. Перекликаются серебром со звездами, как раньше — с софитами, отражая их густой глянцевой чернотой. И нынешний шум ветра — если прислушаться — почти аплодисменты. Подарок ночного парка.
Мария улыбнулась. Да… Еще десять лет назад она танцевала. Редко, как почетный гость, но все же. Туфли уже тогда натирали, а впрочем, они ведь натирали всегда, и ноги всегда болели. Может быть, конечно, не так мучительно, как в последние годы. Когда оглядываешься назад, это кажется таким мелким…
Она ушла не из-за боли. Ей стали мучительны взгляды толпы, с восхищением и ужасом ожидающие, что она оступится. Легенда фламенко, немыслимо высекающая огонь в пятьдесят восемь лет, однажды должна была упасть. Или прекратить.
Мария выбрала второе. Она в последний раз поклонилась публике, спустилась со сцены и под столом скинула туфли. Все. Навсегда.
Навсегда. Но юное сердце, запертое в старческом теле, вспыхивало при звуках музыки и неслось вскачь. Даже теперь, только лишь от воспоминаний, оно выбивало родной ритм. Мария запыхалась. Она добралась до скамейки и закрыла глаза, успокаиваясь.
Все хорошо. Ничего страшного. Врач сказал, что так может быть. Врач сказал — с химиотерапией еще два года. Ничего. Ничего.
Дыхание потихоньку выравнивалось. Мария мысленно прошлась по всему телу, как делала перед танцем, чтобы снять волнение. Раз — ступни твердо стоят на земле, два — бедра чувствуют скамью через ткань юбки, три — плечи, руки, пальцы, отпустить сумку, расслабить, четыре — шея, голова, дыхание. Выдох. Вот так. Все в порядке. Почти пятьдесят лет на сцене — хорошая жизнь. Она так ему и сказала утром. О, и, конечно, дети и внуки, это тоже прекрасно. Чудесные мальчики и девочки, которым не нужно ничего знать — пока. Белые стены клиники… Как же это ужасно несправедливо — перестать быть!
— Простите… вы ведь миз Мария? Мария Ардьентина?
Мария вздрогнула и открыла глаза. Перед ней стоял пожилой мужчина в белоснежном костюме. В руках у него была такая же белоснежная шляпа. Он опирался на трость и выглядел смущенным, как влюбленный.
— О? Да, это я. А вы… как вы меня узнали?
Мужчина улыбнулся в усы.
— Что вы, миз Мария, я бы узнал вас где угодно. Мы с женой вас обожаем. У нас дома целая полка с кассетами, все с вашими танцами. В молодости мы даже пытались что-то повторить, но — он закончил фразу жестом. — Вы великолепны!
Мария засмеялась.
— Боюсь, только в прошлом. Но мне приятно, что вы помните. Присаживайтесь!
— Вы очень добры. Эдуардо.
Она протянула ему руку и улыбнулась от того, с какой осторожностью он сжал ее пальцы.
— Так вы любите фламенко, Эдуардо?
— Всем сердцем, миз. Благодаря ему я встретил мою Сальму. На вашем первом выступлении, в Сан-Рикардо, помните?
Еще бы не помнить. После него она проплакала всю ночь. Ей сообщили, что она не оправдала надежд и должна покинуть труппу. А через неделю с ней связался ее будущий агент.
— Сальма мечтала стать танцовщицей. Даже прошла один серьезный отбор, но потом вышла за меня и разорвала контракт… Мы ждали первую дочку. Когда она родилась, я уговаривал Сальму вернуться на сцену. Я говорил — это удалось миз Марии, значит, может получиться и у тебя. Знаете, что она ответила? Она засмеялась. Сказала, что больше не хочет. Ей просто нужно было убедиться, что она может стать танцовщицей, а когда она убедилась — ей стало достаточно танцевать со мной. Вот так мы всю жизнь и танцевали. Знаете, завтра я навещу ее и расскажу, что встретил вас. Она мне просто не поверит!
Мария улыбнулась. Повинуясь внезапному импульсу, она вынула из кармана свою заколку и протянула Эдуардо.
— Вот. Передайте ей от меня, как доказательство. Вот здесь, на перламутре, гравировка — "М. А.".
— Что вы, миз Мария…
— Берите. Она мне больше не понадобится, — и добавила, глядя в его озадаченные глаза — Я скоро коротко подстригусь.
Эдуардо мягко отвел ее руку с заколкой.
— Простите, миз Мария. Я ничего не смогу ей передать. Сальма ушла. Я навещаю ее на кладбище.
Мария онемела.
— Нет, не переживайте, миз. Это временная разлука. Она просто ушла чуть раньше, чтобы все подготовить. Всегда так делала, когда мы переезжали, вот и сейчас. Так что все в порядке.
— Вы очень счастливый человек, — сказала Мария немного чужим голосом. — Жаль, что мы не познакомились раньше. С вами обоими.
— Ну, мы-то, кажется, знали вас всю жизнь!
Мария улыбнулась.
— Простите, миз, если моя просьба покажется вам слишком самонадеянной… Но у меня не будет другого шанса. Миз Мария, вы не потанцуете со мной?
Мария открыла рот, чтобы сказать Эдуардо про артрит, и про сердце, и про то, другое, но все это вдруг оказалось таким мелким. Она подала ему руку. И когда из телефона зазвучала музыка, огненная юная Мария очнулась внутри заржавевшего тела. И сияли софитами звезды, и деревья аплодировали каждой ветвью, и были еще два года и два человека в ночном парке, и в каждом из них хватило пламени на две сбывшиеся мечты.
