— Коли друг твой жив ещё, помогу. «В конце концов, мало ли, что за листовка была у Отца. Законы и поменять можно. Верная, но глупая, путь поучится слегка», — с этими мыслями приказал Волкам дать ей кнута три раза, ни к кому конкретно не обращаясь.
Олаф с Джастином одновременно, переглянулись. Олаф еле заметным движением кивнул и покосился глазами в сторону князя. Джастин сделал скорбное выражение лица, попытался поймать взгляд брата, но тот, будто нарочно, в его сторону не смотрел. Мысли тоже были за прочным барьером — не достучаться. А вслух перечить он уже не рискнул: «Как бы хуже ей не сделать». Еле заметным кивком и печальным выражением лица дал понять Олафу, что сделать сейчас он ничего не может.
Переглядывания вожака стаи и брата князя заняли всего несколько мгновений. А вперёд выступил Траян — новенький, рябой Волк в летах в звериной форме. За время с оборотнями он уже несколько пообвык их речи, и прекрасно понял весь разговор. Джастин с отвращением заметил, что лицо Траяна исказила гнусная ухмылка. Джастин узнал новичка. Этот бы тот самый пропитой, которому досталось от буйного парня, защищающего свою сестрицу.
Олаф и без намёков Джастина взглядом Траяна остановил, чем вызвал недовольное ворчание последнего. Девицу к стене поставил, кнут сам взял. Помедлил, глядя на князя, в надежде, что тот передумает, но Сет уже не обращал на них никакого внимания – снадобье размешивал. Олаф, с обречённым вздохом, стараясь не нанести большого вреда, приступил к исполнению.
С первым же ударом и девичьим вскриком, виски пронзила боль десятка раскалённых игл. Какофония, если бы на голову надели медное ведро, стали бы колошматить по нему кузнечными молотками разного калибра, и перемешали эту бомбёжку непрерывным свистом дельфина.
Князь от неожиданности чуть было не выронил кувшин: «Ты совсем охренел? Я ж не руки ей приказал отрубить!» — обратился он мысленно к своему мучителю, силясь продраться сквозь звуковой хаос. Но гул и протыкание висков раскалённым железом продолжалось. Шум в голове перекрывал все остальные звуки. На поверхности воды в кувшине стало мелькать знакомое изображение.
Сет отвернулся, но это не помогло. Грани стеклянного флакона, случайно уцелевшие капли росы, гладкие полированные детали одежды и оружия — любая отражающая поверхность как назло лезла в глаза и мельтешила подающим настойчивыми сигналы отражением. «Дай хоть с отравившимся балбесом закончу, ты ж мне иначе совсем жизни не дашь. Закончу и поговорим, обещаю!». Жечь виски и долбить молотками перестало, но весьма чувствительное покалывание и свист остались. Ладно, хоть можно снова слышать окружающий мир.
Убедившись, что порошок полностью растворился, князь велел самому юному волку, Вилфреду, метнуться с кувшином на ту сторону озера, к пострадавшему. Вместо воды велеть это снадобье пить, и тоже продолжать рвоту вызывать. Затем ещё один пузырёк достал, с белой жидкостью. Велел глоток сделать, если шея с лицом распухшие, потом флакон ему вернуть, и стремительно ушёл с площадки, пытаясь поскорее добраться до своих покоев, но не обратить при этом внимание остальных на его состояние.
— Нечего тут смотреть! Представление окончено! — рявкнул Олаф Волкам, стремясь унять дрожь от злости и бессилия в руках. — Вам заняться нечем? Ну-ка взяли мечи и пошли из «плуга» защиту отрабатывать.
Он накинул девке, сползшей после наказания вниз на колени, на плечи куртку. Осторожно, стараясь не касаться израненной кожи, помог переместиться на скамью рядом с небольшим столом.
— Что ж братец твой меньшой, совсем озверел? — Олаф укоризненно посмотрел на Джастина, качая головой.
Джастин поджал губы, стыдливо отведя взгляд.
— Молчишь? Сначала отца убил, потом жреца сжёг, всю его свиту и его стаю по поместьям разогнал. Теперь — это, — не унимался волк, кивнув на дрожащую на скамье девку. — Да и выглядит он так, будто болен чем, хотя ваши вроде как хвори не подвержены.
— Молчи, о чём не знаешь, — огрызнулся Джастин. Затем вздохнул, понимая, что слишком груб с другом, отпнул какой-то камешек и продолжил. — Я попробую снова с ним поговорить, мне тоже это все не нравится. — помолчал немного, но решил всё-таки добавить. — Зря ты так, неужто, не помнишь, как при Отце и его прихвостнях было? По художественному частоколу с трупами соскучился?
— Нет, по этому, я, само собой, не скучаю... — Олаф поёжился от всплывшей в памяти картины. Действительно, если сравнивать отца и сына: с последним, людям, да и Волкам жилось получше. — Но почему так вышло? Я ж его юнцом помню — другой он был. Да и вообще, ты же старше, да и к народу ближе, выходит.