Она вытащила из стенного шкафа два белых чемоданчика, довольно дорогих с виду, положила их на кровать, раскрыла и посторонилась.
– Как видите, – сказала она, – ни пистолетов, ни ножей, ни ручных гранат.
– О Господи, – простонал Грофилд. – А я-то возлагал на ваш скарб такие великие надежды. – Он подошел к чемоданам и пошарил в них правой рукой.
Обычное барахло: кашемировые свитера, хлопчатобумажные блузки, шерстяные юбки; лифчики и трусики, чулки и подвязки, но без пояса; четыре пары туфель, все разного фасона, и несколько скатанных пар носков; зубная щетка, паста и целый набор всевозможных умывальных принадлежностей и косметики.
Пока он рылся, она вполголоса сказала:
– Вы знаете, мне уже страшно.
– Ничего, – рассеянно ответил он, думая о другом:
Что пустить в ход, как использовать, какой разработать план.
– Убежать от них, – продолжала она, и шепот ее сделался хриплым, – ускользнуть от них – это одно. Но ведь вы хотите напасть на них, хотите, чтобы мы пробивались с боем.
– Это единственно возможный путь. Мы могли бы связать одежду, сделать еще одну веревку, но я не думаю, что она выдержит.
– Не удержусь на ней и я. Моя левая рука ни на что не годна. Я только и могу, что держать в ней чашку или ложку, вот и все.
– Значит, придется пробиваться.
– По центру, – сказал он. – Без блокировки по краям.
– Но их трое, они все здоровые и вооружены. А нас двое, и мы только наполовину здоровы, и половина нас – девушка, и мы безоружны.
– Да, да.
– Может, нам следует подождать и посмотреть, что…
Он поднял какую-то жестянку и спросил:
– Что это за штуковина?
– Что? Ах, это лак для волос. Ну, вы знаете, чтобы прическа сохранялась.
– Там жидкость под давлением, да? И она разбрызгивается вот отсюда, сверху. – Он нажал кнопку, и из жестянки с шипением выскочило облачко пара. – Летит недалеко, – заметил он. – Быстро рассеивается. Вам эта штука когда-нибудь попадала в глаза?
– Боже милостивый, нет! Жжет ужасно.
– Откуда вы знаете?
– Ну, однажды немного попало мне в глаз. Щиплет, как мыло, только гораздо сильнее. На жестянке написано, чтобы ни в коем случае не брызгали в глаза.
– Прекрасно. – Грофилд отошел и поставил жестянку на комод. – Оружие номер один, – сказал он, возвращаясь к чемоданам.
Девушка спросила:
– Лак для волос? Против пистолетов?
– Вы же положили эту вещь в чемодан, не я.
– Нам лучше подождать, честное слово. Может, нам опять представится возможность улизнуть и… ( Грофилд повернулся к ней и сказал:
– Во-первых, нет. Во-вторых, на этот раз они будут следить за вами бдительнее, и у вас больше не будет возможности ускользнуть. В-третьих, я не могу себе позволить ждать. В-четвертых, мы не можем просто сорваться и умотать, сперва нам придется запереть их, чтобы у нас было преимущество и я мог забрать свой чемодан. И, в-пятых, не говорите так громко, они, весьма вероятно, по-прежнему нас подслушивают.
– О-о. Простите.
– А в-шестых, прекратите говорить «простите». – Он снова вернулся к чемоданам и вытащил небольшие ножницы в прозрачном пластиковом футляре. – Что это?
– Маникюрные ножницы.
– Ножницы для ногтей? Как они в качестве оружия?
– У них тупые концы. Закругленные.
– Очень плохо. – Он бросил ножницы на кровать. – Потом подумаем, как их использовать. Что еще, ну?
Но больше вроде ничего. Грофилд неохотно оставил чемодан и снова оглядел комнату, которая была все такой же пустой, как прежде. Он прошел в ванную, небольшую белую комнатку с вентиляционным отверстием вместо окна. Там тоже ничего не нашлось.
Вернувшись в комнату, Грофилд сказал:
– Ну, ладно, приспособим то, что у нас есть.
– Но у нас же ничего нет, – сказала девушка.
– Ш-ш-ш, тихо.
Грофилд побродил по комнате, глядя туда-сюда и думая, думая… Подойдя по очереди к обеим дверям в смежные комнаты, он прислушался и уловил за дверью слева звуки радио, а справа – приглушенный разговор. Вот, значит, какая расстановка сил – двое и один.
Девушка сказала:
– Они не хотят убивать нас, но непременно убьют, если возникнет необходимость.
– Я тоже так думаю, – согласился Грофилд. Он вытащил шнур торшера из розетки, взял ножницы и перерезал провод у самой лампочки. Оголив проводки, он прикрепил их к круглой металлической ручке и замку двери, из-за которой доносились звуки радио, а второй конец снова воткнул в розетку. Девушка спросила:
– Разве это не опасно для жизни?
– Не знаю. Возможно. А может, он просто отключится. Сюда он не войдет, это я вам обещаю.
– Кажется, вы меня пугаете, – сказала она. Грофилд одарил ее лучезарной улыбкой победителя.
– Всего лишь природа, – сказал он. – Львица защищает львенка, патриот – свою страну, а я пытаюсь вернуть мой чемодан. Вы даже не знаете, сколько месяцев свободы от треволнений искусства может обеспечить этот чемодан.
– Искусства? Вы художник?
– Искусство искусству рознь, – объяснил Грофилд. Он разочаровался в ней. Но тут же снова улыбнулся и похлопал ее по щеке. – Не берите в голову, маленькая мисс. На плантацию мы еще успеем попасть.
– Но она уже никогда не будет такой, как прежде. Никогда.
Девушка снова ему понравилась. Он засмеялся и сказал:
– Вперед. Шаг-два.
Среди ее туалетных принадлежностей оказался кусок свежего, сладко пахнущего мыла. Грофилд взял его и белый носок и отнес все это в ванную, потом наполнил раковину горячей водой – такой, что рука не могла терпеть. Он сунул мыло в носок и повесил его на край раковины, чтобы мыло оказалось под водой.
Сбитая с толку, девушка наблюдала за ним, потом спросила:
– Что все это значит?
– Навыки, приобретенные в юности, – ответил Грофилд. – Пусть полежит минут пять, потом проверим.
– Когда-нибудь, – сказала она, – вам придется рассказать мне все о себе. Он засмеялся.
– Сразу после того, как вы расскажете мне о себе. ( Он вернулся в гостиную и выглянул из окна. Шел дождь.
– Наверное, уже около четырех.
У него за спиной она бросила взгляд на часы и сказала:
– Пять минут пятого. А как вы узнали? Он указал пальцем на окно.
– Дождь. Летом тут всегда начинает лить в четыре часа.
– Правда? Я приехала только нынче утром. Я… не может быть, чтобы это была правда. Каждый день?
– Почти. Через пять-десять минут дождь кончится и снова выглянет солнце. – Он оглядел комнату. В дождь здесь было довольно сумрачно, даже без оконных штор. – Нам, пожалуй, лучше убраться, пока он не кончился.
– Что вы собираетесь сделать?
– Один старый фокус. Я хочу застонать и сделать вид, будто мне плохо. Я буду в постели, а вы барабаньте в дверь, только вот в эту, а не в ту, что под током. И зовите на помощь. Они…
– Они не поверят, – заявила она. – Даже я бы не поверила. Такое бывает во всех вестернах.
– Я знаю. Но я болен, и им это известно, так что с их точки зрения все чин-чинарем. Кроме того, я буду орать как оглашенный, и они поспешат заткнуть мне рот.
– Ну что ж, – согласилась она. – Попробовать стоит. Итак, они входят. Что дальше?
– Входят один или двое, – ответил он. – Во всяком случае, мы можем рассчитывать, что только один из них приблизится ко мне. Второй останется в дверях, а возможно, сделает шаг или два в комнату. Значит так: тот, который подходит к кровати, мой. – Он взял баллончик с лаком для волос и сказал:
– Я использую это против него, едва он сунется ко мне.
– А если он не приблизится?
– Приблизится. Я буду так вопить, что приблизится.
– Ладно, а мне что делать?
– Вы возьмете на себя второго.
– Какая же я умница, – сказала она.
– И впрямь умно. Подойдите сюда, давайте посмотрим, все ли готово.
Они снова ушли в ванную, и Грофилд вытащил носок из воды.
– Сойдет, – сказал он, придирчиво изучив его. – Дайте-ка мне полотенце, мы его подсушим. Она протянула ему полотенце и сказала: