Лисил был один и совершенно трезв. Он даже не мог сказать, которое из этих обстоятельств вызывает у него большее отвращение.
Он подошел к сундучку, выданному Калебом для хранения личных вещей. После того как констебль Эллинвуд «осмотрел» место преступления, Лисил, улучив минутку, уединился, вынул припрятанный кинжал Крысеныша, стер с лезвия кровь Мальца и спрятал кинжал в сундучок. Сейчас он извлек на свет свою находку, стараясь держать кинжал за лезвие, а не за рукоять. Даже отмывая кинжал от крови, он старался не плеснуть водой на рукоять, потому что именно ее наверняка касался Крысеныш. Лисил знал, что ему понадобится любой, даже самый ничтожный след нищего паршивца.
И снова, уже в который раз, его охватила неуверенность. Опустившись на колени, полуэльф отодвинул две доски в полу, которые расшатал еще в первую свою ночь в этом доме. В тайнике, никем не тронутая, лежала длинная прямоугольная коробка. Одно прикосновение к ней вызывало у Лисила дрожь отвращения, и все же он никогда в жизни даже не помышлял о том, чтобы ее выбросить. Сейчас он вынул коробку из тайника и откинул крышку.
Внутри лежали оружие и инструменты несравненной эльфийской работы, которые мать подарила Лисилу на семнадцатилетие. Каждый мальчишка захотел бы получить именно такой подарок. Пара стилетов, тонких, как вязальные спицы, лежала под проволокой с тонкими металлическими ручками — оружием душителя. Рядом с ними покоился кривой нож, способный почти без труда разрубить человеческую кость. Внутри крышки, в тайничке, лежал набор тонких металлических крючков, которыми можно отпереть практически любой замок. Всего лишь неодушевленные куски металла, но при одном их виде Лисила неудержимо потянуло к бочонку с вином.
Он закрыл глаза и несколько раз глубоко, медленно вдохнул и выдохнул. Пьяным он для Магьер бесполезен. И все же содержимое прямоугольной коробки вызвало у совершенно трезвого Лисила поток воспоминаний, с которыми он боролся всю свою сознательную жизнь. Даже закрыв глаза, он чувствовал, как в нем нарастает боль.
Вот в памяти возникли гигантские деревья, сочная зелень трав его родины, такой прекрасной. Магьер, путешествуя на север, так никогда и не добралась до Досайяга, места, где он родился, а сам Лисил никогда не описывал ей родные места. Став напарником Магьер, он начал новую жизнь, зачеркнул свое прошлое, все, что он совершил и не совершил. Все это осталось далеко позади, за гранью той ночи, когда они повстречались.
Дивные пейзажи и сладостные ароматы его родины были только разрисованным занавесом, за которым скрывались люди, жаждущие власти и убивающие друг друга во имя власти. Страной правил не король, а диктатор по имени Дармут, которому повсюду виделась измена. Лисилу было пятнадцать лет, и семь из них он усердно учился своему ремеслу, когда осознал, что его отец и мать не просто работают на Дармута. Нет, они были его собственностью.
Смуглая кожа и золотистые волосы матери Лисила, ее экзотическая эльфийская кровь превращали ее в весьма полезное орудие: она искусно притворялась высокой, но хрупкой и нежной женщиной или же редкостной заморской красавицей. Отец Лисила со своей стороны обладал талантом растворяться в сумерках как бесплотная тень и не оставлять следов. Оба они предавали тех, кого им велели предать, убивали тех, кого им велели убить. Оба они научили Лисила всему, что знали и умели сами. Это было фамильное ремесло, а он был единственным наследником их рода.
— У нас тут очень зыбкое положение, Лисил, — поздно ночью нашептывала мать сыну. — Мы умелы, искусны, необходимы, но заменимы. Стоит нам отказаться от дела, проявить хоть малейшее колебание — и нас обнаружат неизвестно от чего умершими во сне или же разоблачат и казнят за наши преступления. Ты ведь понял меня, сын? Соглашайся, всегда соглашайся и делай так, как тебе велят.
Как бы щедро ни вознаграждался труд шпионов и тайных убийц, Лисил оказался совершенно не приспособленным к уединенной жизни, которую вели его родители. У шпионов и наемных убийц не бывает друзей. Мать, как видно, понимала одиночество сына. В день, когда Лисилу исполнилось пятнадцать, она подарила ему крупного серебристо-серого щенка. Щенок неуклюже прыгал вокруг Лисила, пошатываясь на некрепких еще лапах, и облизывал ему лицо. В жизни Лисила это было одно из очень немногих мгновений чистого, ничем не замутненного счастья.
— Этот пес — особый, — сказала мать, протянув к нему изящные тонкие руки. — Его прапрадед хранил мой народ в стародавние времена неизбывного ужаса. А теперь он будет хранить тебя.