— ?
— Я сама знаю, как не просто любить. И я хочу помочь тебе — хочу видеть тебя счастливой.
— Как ты?
— Как я. Ты хочешь, чтобы у тебя был ребенок?
— Кажется, да!
Рита возвращалась домой. На ракетодроме села в кабину, но как все последнее время, вылезла, не доехав до дома, и пошла пешком. Глупая привычка, связанная с тем, что раньше он здесь где-то обязательно поджидал ее. Тем более совсем глупо оглядываться, как будто он, все-таки, здесь, и она — хочет его видеть. Нет, конечно!
А может быть — и да. Пожалуй, да — если быть до конца честной перед собой, не отрицать то, что сразу разглядела Лейли. Она еще раз оглянулась, остановившись перед самым входом.
И вдруг хрипло, еле слышно прозвучало:
— Рита! — Она вздрогнула. Ничего не было видно, но ей казалось, что она не ошиблась.
— Это ты? — нарочито спокойным голосом, громко, спросила она, и тут же он появился из-за кустов.
— Зачем ты пришел? — она старалась вкладывать в голос как можно больше ненависти.
— Чтобы увидеть тебя.
— Ты забыл, что я тебе тогда сказала? — она повернулась, чтобы уйти.
— Мне необходимо поговорить с тобой. Не уходи, постой!
— Нам не о чем говорить: мы враги. Я никогда не буду с вами: с тобой и Йоргом.
— Я пришел сказать: я порвал с ним.
— Странно: ты не меняешь свои убеждения так легко, как я!
— Не надо так, прошу тебя.
— Надо: один раз ты уже обманул меня. Чего ты хочешь? Прикинуться теперь их сторонником, чтобы выполнять роль, от которой отказалась я? И заодно быть со мной?
— Нет. Я не враг. И не лазутчик. Ты нужна мне больше всех на свете — никого нет для меня дороже тебя: я знаю — что не могу без тебя; но если ты не простишь меня, я все равно не буду с Йоргом. Не уходи: ты всегда успеешь это сделать. Выслушай меня!
— Ну, хорошо, — сухо сказала она.
Они сели на скамейку. Он стал говорить: рассказывать обо всем, что передумал и пережил, расставшись с ней. Она не смотрела на него — но слушала.
Потом он замолчал; сидел, покорно ожидая то, что она скажет ему. Противоречивые чувства боролись в ней: нужно было оттолкнуть его, но почему-то хотелось верить — тому, что он рассказал. Лейли — почему-то — верила, что в нем есть что-то хорошее: «Ему нравятся дети: вот видишь!»
Рита подняла голову: он сидел, глубоко задумавшись, не видя даже ее. Мозг пронзила мысль: если его приход к ней не ход Йорга — положение его незавидно! Бойкот коллег: невозможность совместной работы и обмена мнениями. Кроме того, Йорг руководитель его как аспиранта: кто согласится теперь довести его до защиты? Трудно ему: не об этом ли он сейчас думает?
Если все так — он одинок, ужасающе. Все друзья, все его бывшие единомышленники отшатнутся от него. И у него больше никого нет — кроме нее, ее одной: он и пришел к ней. И ждет покорно — не прося, не уговаривая. Как человек, глубоко осознающий свою вину. «Скажи, ты его очень сильно любишь?» — вопрос Лейли попал в точку: она понимала, в чем Рита не хотела признаться себе.
Что же делать? Поверить? Нет? Ведь он — один из тех, кто заставлял ее притворяться. Может быть, и сейчас то же самое? Как узнать, проверить?
Зачем? «Я сама знаю, как непросто любить». Вот он: сидит — молчит и ждет. И хочется поверить. Сказать, что все хорошо, прижать к себе. Быть счастливой вместе с ним. Так хочется быть счастливой! «Я хочу видеть тебя счастливой. — Как ты? — Как я. Ты хочешь, чтобы у тебя был ребенок? — Кажется, да!». Ребенок на руках, маленький, теплый. «Ты смотришь на него так, как будто хочешь дать ему свою грудь». Предел счастья!
И одновременно — испытание его правдивости!
— Я сегодня держала на руках ребенка. Того, которого ты чуть не убил. Мне никогда раньше не приходилось держать их на руках. Я тоже — хочу иметь ребенка. Ты поможешь мне? — она впилась взглядом в его лицо: сейчас он выдаст себя.
— Что? — он не был напуган тем, о чем она просила. Даже в полумраке видела она, как он улыбнулся — слишком хорошо для лазутчика. — Значит… Значит, у нас будет ребенок? Может быть, сын.
— Ты что: сам этого хочешь? — она даже не поверила.
— Рита! Я хочу быть вместе с тобой: сегодня, завтра, всегда — всю жизнь. Я люблю тебя, — я знаю, что значит это слово. И хочу — чтобы у нас был ребенок. Сколько раз видел их — совсем маленьких: знаю, какие они. Я хочу, я очень хочу, чтобы у нас был ребенок: твой и мой — наш!
— Глупый, — улыбнулась Рита, — но почему ты хочешь именно сына?
Йорг вел себя довольно странно: казалось, ничего не произошло — ни малейших изменений в отношении к нему в институте. Те, заводилой которых он был в проведении контрпропаганды, почему-то даже не замечали его неучастия в этом деле: впрочем, это как-то можно было объяснить интенсивной работой.
И все же: почему молчит Йорг? Еще надеется, что он одумается и вернется? Зря: скоро он поймет это!
Рита в положении! Все признаки налицо — осталось только сделать анализы, чтобы убедиться окончательно. Сейчас он это и сделает. Сам.
Когда они были готовы, он вызвал Риту:
— Подтвердилось! Через девять месяцев у нас будет сын. Целую тебя!
Она улыбнулась ему с экрана:
— А если дочь?
— Такая, как ты? Я не против.
Тихие шаги за дверью, которая, видимо, была закрыта неплотно. И во время ленча Милан почувствовал, что в отношении коллег к нему что-то изменилось. Настороженные взгляды, молчание или неестественно оживленный разговор при его появлении.
Значит: кто-то подслушал его разговор с Ритой. Либо — Йорг сказал о его отступничестве. Возможно, что второе — вслед за первым. И вот-вот произойдет то, что его ожидало.
Он готов. Давно. И лучше — если Йорг до сих пор молчит — чтобы они узнали все от него самого: надо перехватить инициативу.
Он решительно подошел к столику, где сидело несколько наиболее активных бывших его единомышленников.
— Надо собраться.
— Всем?
— Да — чем больше, тем лучше. — Он отошел, провожаемый взглядами: кое-кто явно уже что-то знал. Другие — еще улыбались по-прежнему.
То же самое было и после ленча, когда он с ними ушел в кабинет для совещаний.
… Сейчас вожак должен сообщить стае, что он больше не хочет быть хищником.
— Итак, мы ждем. Зачем ты собрал нас?
— Для того, чтобы сказать вам: я отказываюсь от дальнейшей борьбы за сохранение существующего социального порядка, Я теперь считаю правильным то, чему учат Дан и произведения Лала Старшего.
— Почему?
— Да: почему?
— Я прочел их и сравнил с тем, что слишком хорошо знаю. И понял — то, что не понимал раньше: это заставило меня пересмотреть свои взгляды.
— Не другая ли причина толкнула тебя на это?
— Я не кончил говорить. Вам не терпится сказать вслух о том, что кто-то подслушал: я не собираюсь делать тайну из этого. Мы: я и Рита — ждем ребенка. Пусть знают это все.
— Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь?
— Да! Я хочу и буду так жить — а не иначе: потому что я так и должен жить. И другие.
— Ты не только вышел из нашей борьбы — ты сделал гораздо больше, чем другие сторонники Дана. Ты уже не только отступник: ты — предатель! Мы будем судить тебя и исключим из своей среды!
— Подумай, пока не поздно!
— Поздно.
— Не пожалей!
— Я могу жалеть лишь вас, — пока вы не прозреете, не поймете, насколько страшно то, что я защищал вместе с вами, и к чему вы меня снова призываете. Напрасно! Я принял решение раз и навсегда: другого от меня не ждите. Если вас еще что-то интересует, я готов ответить.
— Только не нам! Сейчас мы будем судить тебя. Идем!
… Конференц-зал института был полон. Значит, все было подготовлено заранее: он опередил их всего лишь на полчаса.
Сотни глаз впились в Милана. Возвышение занимал синклит богов генетики — члены Координационного совета воспроизводства человечества; Йорга среди них, почему-то, не было.