— Сравнивать меня с Эйнштейном!
— Именно! Ты веришь мне?
— Тебе — да. Ты очень много знаешь.
— Тогда послушай. Мне кажется, что она верна.
— Нет!!! Нет!!! — закричал Дан, тряся кулаками. Тотчас же вбежал медик-студент:
— Уходи, пожалуйста. Быстрее!
Лал ушел, полный противоречивых чувств. Он был невероятно расстроен состоянием Дана. И одновременно радостно возбужден: потрясающая гипотеза Дана — Лалу действительно казалось, что она должна быть верна, хотя Дан сам и не хочет, вернее, не может еще признать это. Лал не был физиком, но вполне понял то, о чем говорил Дан: современный историк должен был знать очень и очень многое, и Лал, пожалуй как никто, благодаря невероятной памяти и способности быстро схватывать главное, обладал этим качеством. И, кроме того: кто ждет и надеется, тот раньше других начинает верить.
Если все правильно, трудно переоценить открытие Дана. По калибру оно не уступит крупнейшим открытиям предыдущей эпохи — это будет настоящий переворот в физике. Значит…
Значит, это будет знаменовать конец нынешней эпохи — эпохи без крупных научных открытий, эпохи безверия и уныния. Эпохи кризиса, выход из которого является всеобщей целью. И тогда многое может измениться. Открытие Дана — то, что может стать струей, которая понесет к берегу.
Неполноценные! Ничего не изменилось во взглядах Лала за время его отсутствия на Земле. И там он видел неполноценных — тех, на которых проводят опыты: других там нет совершенно. Работы было меньше, чем на Земле, времени хватало, — имелась полная возможность все снова подробно обдумать. И он вернулся, твердо убежденный в правоте своих взглядов на современное социальное устройство.
Гипотеза Дана — как вспышка во мраке. Надо верить, что она не погаснет. Надо, ой как надо, чтобы Дан смог выздороветь! И как можно скорей.
…На следующий день Дан сам попросил врача вызвать Лала. Первым его вопросом было:
— Ты рассказал кому-нибудь об этой проклятой гипотезе?
Лал удивленно глянул на него:
— Нет, конечно: ты же не давал мне разрешения.
— Ну, хорошо. Никому не говори. А еще лучше — вообще о ней забудь.
— Нет. Я знаю: ты скоро выздоровеешь — и ты опять вернешься к ней.
— Вряд ли.
— Обязательно. Все будет хорошо: они тебя скоро вылечат — верь мне.
Но Дан был слишком измучен, чтобы верить во что-нибудь. С ненавистью встречал он каждый новый день. Не быть, не говорить, не думать, не существовать — самое сильное его желание.
К счастью, от лекарств, которые давал ему врач, он большую часть времени спал. Во сне организм освобождался от скопившихся шлаков. И острота отчаяния уходила, хотя по-прежнему ничто не радовало его.
И вот однажды, проснувшись, Дан снова почувствовал бодрость, спокойствие и радость существования. Сверкало солнце, трепетали от легкого ветра листья деревьев за окном. Ясность в голове, сила и уверенность в мышцах. Улыбкой встретил он приехавшего в обычный час Лала.
… Они много гуляли по парку клиники, молча или разговаривая. Ловили вместе рыбу в пруду. И мысли Дана медленно начали возвращаться к работе.
Он почувствовал, что уже спокойно может воспринимать свою гипотезу гиперструктурного строения материи. Понемногу начал заниматься ею. И теперь, когда он принял странные выводы как неизбежные, все окончательно прояснилось и начало укладываться в стройную систему.
За неимением другого первые записи он сделал веткой на песке, на берегу пруда.
— Сынок, сними их, пока еще целы, — с хитрой улыбкой обратился он к Лалу, которого дожидался в то утро с нетерпением. И Лал бросился выполнять его просьбу: к счастью, ветер не успел повредить запись.
В тот же день Лал решил поговорить с его лечащим врачом.
— Теперь его не остановить. Отсутствие возможности пользоваться архивом и компьютером от работы его не удержит — будет делать без всяких средств, в голове. Это не даст ничего, кроме перенапряжения мозга.
— К сожалению, мне это хорошо известно. Выписать из клиники придется, только не сорвется ли он без постоянного наблюдения?
— Я буду с ним каждый день, когда только можно — буду следить, чтобы он снова не сорвался.
— Хорошо. Я сам буду наблюдать его раз в три дня. Но ты, если заметишь что-то, сообщи сразу же. Договорились?
Дану он очень подробно при выписке объяснял режим работы, смены занятий, отдыха и приема лекарств.
— Строго рассчитывай силы. Как на длинной дистанции. Начнешь преждевременно форсировать — снова сорвешься.
И все-таки врач напоследок спросил Лала, когда Дан вышел из кабинета:
— Ты не сумеешь уговорить его как-то отложить работу? Хотя бы на полгода?
— Ты плохо знаешь Дана. Но все твои указания мы выполним.
5
Дану потребовалось всего около года, чтобы все закончить и оформить.
Удивительно быстро.
— Если не считать предыдущие сто тридцать лет, — задумчиво сказал он Лалу, завершив работу.
Лал все это время был рядом. Дело дошло до того, что он стал появляться у него в блоке. Сначала изредка, когда погода была настолько скверной, что они не могли, как всегда, идти гулять вдвоем. Потом все чаще. Дан работал, а Лал устраивался на террасе и тоже работал, писал.
…Первый доклад о гипотезе гиперструктур Дан сделал в самом узком кругу — группе, работавшей над созданием периодической системы элементарных частиц. Это были люди наиболее подготовленные, и этого требовало его положение их учителя. И, затем, на следующий день — официальный доклад Академии.
Как и ожидал Лал, присутствовавший на обоих из них, гипотеза Дана оказалась слишком неожиданной для современных физиков. У большинства она вызвала резкое неприятие. Но другие, пораженные смелостью выводов Дана не меньше остальных, бурно выражали свое согласие с ними; указывали множество дополнительных явлений, которые, наконец-то, могут быть непротиворечиво объяснены.
Главное, что поражало: используя парадоксальные свойства гиперпространства, создавалась возможность невероятно быстрого преодоления сверхдальних расстояний. Возможность небывалая, невероятная, огромная: прорыв людей, не киборгов, в Дальний космос.
До сих пор корабли с людьми, бороздившие Малый космос, не забирались дальше Минервы — двенадцатой планеты Солнечной системы. В Галактику уходили лишь разведчики-киборги, управляемые мозгом человека, заключенным в специальной камере, где ему обеспечивалась подача жидкости, насыщенной кислородом и питательными веществами, и вывод шлаков. Тысячами связей мозг был соединен с датчиками, компьютером и органами управления корабля. Передвигаясь на огромных скоростях в Большом космосе, разведчики возвращались — не все — через десятки и сотни лет после отлета и приносили бесценную информацию о глубинах Галактики, звездах, планетах. Главной целью их поиска были планеты, пригодные для заселения, и обнаружение внеземных братьев по разуму. Но пока не один разведчик не принес радостной вести.
И из-за этой возможности, несмотря на то, что сторонников теории Дана было ничтожное меньшинство, он получил возможность сделать всемирный доклад.
Никто не остался в стороне. Гипотезу обсуждали везде и все; спорили бесконечно, яростно. Ее трудно было принять — ее невозможно было опровергнуть. Она могла означать невиданный научный взлет, выход на новый уровень человеческого могущества, расширение границ господства над природой. Или новое разочарование в своих силах — еще более горькое. И все бурлило.
Не один год понадобился, чтобы добиться общего ее признания. Противники ее были вынуждены отступить: достаточно значительным было число объясняемых ею фактов, — был и случай практического использования. За это время Дан, вначале один, а затем во главе мощного конструкторского бюро подготовил принципиальное решение конструкции гиперэкспресса-звездолета.
Когда вопрос о создании его был поставлен на всемирное голосование, никто не выступил против — даже многочисленные еще противники самой теории. Никого не остановила необходимость не один год обходиться более скромной пищей и одеждой, отказаться от многих развлечений, затормозить собственные работы. Чтобы создать чудо своей эпохи — звездолет-экспресс.