Он признался им в этом.
— Просто люди, не способные выполнять нормальную работу. Сходи, все-таки, с нами на эротические игры — посмотришь гурий.
— Поймешь, какие они: ничего не знают и с трудом что-либо понимают.
— О чем же вы с ними говорите?
— С ними? Да ни о чем. Просто танцуем, принимаем участие в играх и уединяемся с ними. Пока нам разрешают ходить туда не чаще двух раз в месяц. Пойдем с нами в следующий раз — увидишь. — Большего они ему не предлагали: до них дошло о Лейли. Это был еще один повод гордиться им. — Ты подумай.
— Хорошо, — согласился он и снова заговорил о Лале Старшем.
Они жадно впитывали то, что говорил Лал — Лал Младший, их товарищ и герой-астронавт, и не могли ему не верить, даже когда не все понимали. Но Лал чувствовал, что говорить ему все трудней.
— Я еще раз поговорю с Отцом, — сказал он, — тогда расскажу вам остальное. Постараюсь вообще как-нибудь познакомить с ним. И с Мамой. И с Сестренкой.
— Спасибо, брат. Мы стеснялись сами попросить тебя об этом.
— Слушайте, почему вы иногда называете меня братом?
— Брат — это близкий друг.
— Разве?
— А почему — нет?
— Меня Сестра называет Братом, потому что у нас одни Отец и Мама. Еще у нас был маленький брат — Малыш: он родился в космосе и там же умер. А с Сестренкой мы росли вместе; она меня слушалась не меньше, чем родителей. — Ему даже в голову не приходило сказать еще, что он всегда отдавал ей самое лучшее, а страшные дни голода — и последнее.
— Ты нам покажи их — мы хотим все понять, что ты говоришь.
— Пора, ребята! — сказал он, вставая. Сигнала от Лейли так и не было.
Они гурьбой пошли провожать его.
— Лал, кем ты станешь? В какой институт думаешь поступать?
— Я улечу на Землю-2: мне надо будет знать слишком многое — боюсь, ни один не подойдет.
— Вероятно, откроют специальный: по программе, по которой когда-то готовились твои родители.
— Надо поговорить с Отцом. Пусть он предложит это.
— Мы тоже пойдем туда: хотим улететь туда с тобой.
Лал уже сидел в кабине.
— Пока, друзья! — крикнул он, захлопывая крышку.
Пора было расходиться. Дан с Эей и трое актеров направились к выходу.
— Когда можно будет снова встретиться? — спросил Дана Поль. — Я очень хочу услышать о самом Лале.
— Хоть сейчас, если предпочтешь поехать к нам — говорить, а не домой — спать. — Предложение Дана было совершенно неожиданным, но Поль не удивился: все поведение этой пары людей было необычным.
— Не злоупотреблю ли я вашей любезностью? — на всякий случай спросил он.
— Ни в коем случае! Мы с тобой Эе не помешаем: уйдем на террасу.
— Незачем! Мне совсем не хочется спать: я слишком долго не была на Земле, чтобы отказывать себе в возможности поговорить. Может быть, и вы с нами? — обратилась она к Лейли и Рите.
— Да: с удовольствием! — ответила Рита: плюс ко всему еще посещение их жилья!
— К огромному сожалению, я не могу, — немного грустно ответила Лейли; ей так хотелось еще побыть с ними, но знала: Лал ждет ее сигнала.
— Жаль! Я всегда рада тебя видеть и говорить, — и Эя протянула ей свою пластинку.
— Спасибо! Она мне очень скоро понадобится.
Вопрос застыл в глазах Эи, но Лейли, попрощавшись, наклонив голову, быстро вышла. Их разговор, теперь уже обязательный — впереди, но сейчас она еще не готова к нему. К тому же, она действительно спешила: нельзя заставлять его ждать так долго.
Выйдя на аллею, она едва взялась за свой радиобраслет, чтобы послать ему вызов, как вдруг услышала негромкое:
— Лейли! — юноша поднялся с земли и шагнул из-под деревьев на освещенную дорожку.
— Ты здесь, мальчик?
— Да.
— Ждешь?
— Жду, — он коснулся ее руки.
— Давно? У тебя руки холодные — ты замерз.
— Ну что ты!
— Ты же можешь простудиться: земля, должно быть, сырая.
— Разве с человеком может что-нибудь плохое случиться здесь, на Земле?
— Глупый мальчик! — она поправила ему волосы.
— Я ждал тебя.
— Я знаю.
Блок был велик. Рита с любопытством рассматривала предметы украшения — изделия хозяев.
— Я только посмотрю Дочку — и сразу вернусь к вам, — сказал Дан.
— Можно и мне с тобой? — осмелилась спросить его Рита.
— Пожалуйста, — только тихонько.
— А мне? — спросил и Поль.
— Конечно.
В комнате девочки горел ночничок. Дэя лежала, раскинувшись, одеяло было сбито. Дан осторожно укрыл ее, — Дочь не просыпалась. Одну минуту постояли, глядя на нее, слушая ее ровное дыхание. Потом вышли на цыпочках.
Робот привез им на террасу кофе, крепкий — чтобы не хотелось спать. Дан стал говорить.
О том, как впервые встретился с Лалом. О долгой дружбе с ним. О замечательных способностях Лала, его всеобъемлющих знаниях, широте его интересов. О его нечеловеческом терпении — многолетнем молчании о страшном своем открытии.
Актеры слушали, не задавая вопросов. В рассказе Дана рисовалась фигура замечательная, героическая. Хотелось верить всему, что открыл этот безвременно ушедший человек.
…Трудно было бороться с обаянием этого образа, воспринимать оставленные им идеи попрежнему с иронией. Что-то мешало — уже — не верить тому, что говорит о Лале Дан. Трудно забыть, как он осторожно касался спящей дочери и заботливо укрывал одеялом, как смотрел на нее: выражение его глаз в полумраке спальни девочки поразили Риту более всего. Его невозможно было забыть — и потому так трудно не верить тому, что он говорит. Даже если, действительно, он, как и его покойный друг, заблуждается.
Даже если…? Она усмехнулась про себя: подумала так, будто уже больше была уверена в их правоте, а не своей, Милана и профессора Йорга.
Продолжая говорить, Дан почти машинально сорвал цветок, бархотку, и, помяв пальцами, поднес к лицу, втянул ноздрями запах его. И Рите почему-то тоже остро захотелось почувствовать горько-пряный аромат этого цветка — и неожиданно для себя она протянула к Дану ладонь, а он, как будто сразу поняв ее, отдал ей его.
И почти сразу заговорил о еще одной стороне натуры своего друга: о Лале — писателе и тонком ценителе прекрасного. О том, как не дал перед гибелью своей тронуть гипсовый грот. И о скрипке. Он принес ее и, приложив к плечу, заиграл «Балладу» Порумбеску.
Небо начало чуть светлеть, звезды гаснуть.
— Скоро рассвет. Нам давно пора уходить. И так — мы заставили вас провести ночь без сна, — сказал Поль, поднимаясь.
— Э! Сколько их было, бессонных ночей. Ничего — они не пропали даром. И эта — тоже. Торопись, дорогой, со своей постановкой: она очень нужна. Пусть скорей будет рассвет — тот, настоящий. О котором мечтал наш Лал. Не стесняйся, если потребуется наша помощь: ты ведь поможешь нам «Брандом». Думаю, что ты сумел понять многое.
— Пока не до конца — но хочу понять. До свидания! Спокойного остатка ночи.
— До свидания, Поль. До свидания, девочка, — ласково кивнул Дан Рите.
…- Да, Мама: эта ночь не пропала даром! — уверенно повторил он, когда дверь закрылась за ними.
49
Эта ночь не пропала даром не только на Земле — и далеко от нее, более чем в десяти миллиардах километров. Хотя в это время сторона Минервы, где находилась космическая станция, была обращена к Солнцу, свет его здесь был почти в пять тысяч раз слабей, чем на Земле. Темный день, обычный там.
Но в палате госпиталя, где лежал Ли, светло и шумно. Вокруг кровати расселись друзья, только что прилетевшие на Минерву. Ли уже шел на поправку: врачи достаточно потрудились над ним.
— Починили уже, — сразу же отрапортовал он. — Состою на двадцать пять процентов из чужого мяса, костей и органов. А кожи чужой — семьдесят процентов.
— Заштопан качественно! — заметил гигант Ги, бывший аспирант Ли и его напарник по многим спасательным операциям. — Но все же, без меня, тебя пускать не следует. Факт! Хотя я думаю, летать ты будешь, раз материала на тебя не пожалели.