И снова опустились головы, спрятались глаза — к этому еще никто не был готов. Хоть были здесь и те, кто когда-то намеревался это сделать. Но теперь — нет. Она поторопилась.
Напрасно: Эя ведь ее предупреждала, что пока еще нельзя действовать в лоб. А они как-то сразу сникли; разговор больше не получался, и все собрались расходиться.
Ева шла позади всех. Кажется, эта ночь пропала даром.
Они лежали на спине, рядом. Молчали.
Лейли даже подумала, что он сразу уснул: время было чересчур позднее. Но по дыханию поняла: нет, не спит. Почему?
Самой ей — не уснуть. Ну, и ладно! Голова ясная: мысли обо всем, что сегодня услышала. И решение, которое она сегодня приняла почти окончательно.
Он вздохнул.
— Почему ты не спишь, мальчик?
— Думаю.
— О чем?
— Я сегодня разговаривал с ребятами: рассказывал им то, что говорил о неполноценных Лал Старший. И убедился, что мне самому многое не понятно. Я этих неполноценных знаю только по рассказам: что они такое на самом деле, представляю, все же, недостаточно отчетливо. Мне надо увидеть их самому.
— Ты можешь встретиться с гуриями: это легко.
— Да. Но это меня не устраивает.
— Но с ними как раз и общается большинство людей. Ты получишь представление, схожее с наиболее распространенным.
— Они звали меня с собой на эротические игры.
— Там ты их увидишь достаточно большое количество.
— Но я не могу это сделать: разве ты не понимаешь?!
— Почему?
— Потому, что у меня есть ты. И я не могу, не хочу быть близок ни с какой другой женщиной. Я хочу, чтобы только ты была у меня — как Мама у Отца.
Тупая боль, как последний отзвук, сжала ей сердце: «Сын Дана. Не Дан!»
— Сближение с гурией не является обязательным. Не бойся: пойди — чтобы понять.
— Да?
— Можешь посмотреть и уйти.
— А поговорить?
— С ними?
— Конечно?
— Попробуй.
— Значит, ты считаешь: я могу пойти туда?
— Можешь. Пусть это тебя не беспокоит.
Боль проходила — она успокоилась.
— Лейли!
— Что, хороший мой?
— Лейли! Я очень люблю тебя!
Она прижала его голову к груди, сжала ее руками. Все будет так, как должно быть. «Как у твоих Мамы и Отца». Последние сомнения исчезли — она решилась: бесповоротно.
…Эта ночь не пропала даром!!!
50
— Учитель, до каких пор мы будем бездействовать? — вопрос Милана Йоргу прозвучал довольно резко.
— По-моему, ты сегодня чересчур возбужден — и потому несколько преувеличиваешь.
— Они развернули свою пропаганду вовсю.
— А ты веди свою. Или у тебя ничего не получается?
— Моя — все равно не мешает знакомиться с их идеями все большему числу людей.
— Но они далеко не всем нравятся.
— И все же завоевывает себе сторонников. Мы же — фактически отступаем вместо того, чтобы публично выступить против немедленно: пока они не успели организоваться.
— Спокойствие! Ты еще не сообщил мне новости, а я жду.
— Хорошего мало.
— Да? Есть новые сведения от Риты?
— Дан и Эя были у них на студии во время репетиции драмы «Бранд».
— А! Генрика Ибсена.
— Да. Одним из постановщиков ее является Лейли. На постановку этой пьесы Дан, оказывается, возлагает большие надежды. После репетиции он пригласил Лейли, главного постановщика «Бранда», Поля, и нашу Риту в Звездоград на встречу в кафе со своими учениками.
— Там звездные супруги вещали голосом премудрого Лала?
— Да. Эя повторила то, что когда-то рассказала Лейли: о детях. Потом еще пригласили их к себе — я думаю, не без умысла. Лейли отказалась, а Рита поехала вместе с Полем и просидела у них почти всю ночь; Дан рассказывал им о Лале, который должен послужить прототипом Бранда. Теперь ряд интересных подробностей: Дан вместе с ними заходил в комнату спящей дочери. Он укладывал ее поудобней, укрывал…
— Ну, и что?
— На Риту это произвело наибольшее впечатление: как он это делал, как смотрел на дочь.
— Они апеллируют к неизжитым инстинктам.
— Да. Про Дана и его дочь Рита повторила несколько раз. И еще пара мелочей: отдал какой-то цветок, который ей захотелось понюхать, и играл на настоящей деревянной скрипке. «Даже если они ошибаются, то внушают мне симпатию».
…- И вообще, мне перестает нравиться моя роль среди них — эта хитрость, обман.
— Не мы начали. Они нарушили закон воспроизводства, когда им не могли помешать, чтобы поставить нас перед свершившимся фактом. Это что — не хитрость?
— Почему же вы все молчите? Почему не действуете, как они? Или у вас нет уверенности в собственной правоте?
— Вы, вы… Ты почему-то отделяешь себя от нас. Ты — первой встретившая в штыки и появление их детей, и их идеи, которые ты назвала сущим бредом.
— Оттого что совершенно не знала то, что поняли они.
— Тебе начинает казаться, что они правы?
— Да — в чем-то, по крайней мере, хотя для себя большую часть их правды — или заблуждения, называй, как хочешь — я никак не приемлю. Может быть, все дело в том, что они другие люди — не такие, как большинство нас. Поэтому мы не могли — понять их.
— Можно ясней?
— Можно. Скажи, мой Милан, испытывал ли ты когда-нибудь желание приласкать ребенка? Погладить его по волосам? Или профессор Йорг?
…- Скажи, учитель, испытывал ли ты когда-нибудь желание приласкать ребенка, погладить его по волосам?
— Что?! — Этот вопрос ему уже задавали. Ева. Которую ему удалось тогда обезвредить. Победа, одержанная уверенно, в полном сознании своей силы. Временная, непрочная, как оказалось. — Почему ты задаешь подобный вопрос?
— Не я. Рита. Этот вопрос ко мне и к тебе. К нам всем. Неужели ты не чувствуешь, насколько это серьезно?
— Не спорю. Ну, и что еще? Неужели ничего, на что стоит обратить внимание? — спросил Йорг, предупреждая другие нежелательные вопросы Милана.
— Кое-что: в кафе во время встречи никто не поддерживал Дана, когда он стал призывать к изменению положения неполноценных — слушали, но не поддерживали.
— Но — и не возражали.
— Нет, один — правда, всего один — возразил ему.
— Это был кто-то из наших?
— Нет, там наших никого не было, хотя в конце вечера все в кафе присоединились к компании Дана и слушали праматерь Эю.
— Не наш?! Кто же?
— Арг, ближайший ученик Дана.
— Ну, ну! — Йорг загорелся. — Его аргументы?
— Несвоевременность отказа от использования неполноценных в нынешних условиях, снова требующих предельного напряжения.
— Это — не кое-что! Не мы — его идейные противники — первые возразили ему: Арг, его любимый ученик, великий гиперкорабел!
— Он сказал, что главное — строительство суперэкспресса, заселение Земли-2 и Контакт.
— Очень, очень хорошо! Прекрасно! Этого-то я и ждал. Дан должен понять теперь, с чем он столкнется, — задуматься. Все правильно — то, что мы до сих пор открыто не выступали против него: теперь мы сможем присоединиться к тем, кто думает, как Арг. А их есть и будет подавляющее количество. И мы — среди них: не защитники сугубо собственных интересов, а одна из частей защищающих всеобщие.
— И тогда…
— Постой. Это ведь не все: гигантскую популярность Дана сбрасывать со счета нельзя. И не следует забывать, что сломить его невозможно. Но…
— ?
— Можно попробовать обезвредить его иначе: заставить усомниться в абсолютной истинности того, во что он пока безоговорочно верит. Заколебаться.
— Как?
— Сообщить причину гибели его младшего ребенка: это может подействовать на него. Не надо, чтобы в наш спор вступило все человечество: все не так просто — увы, нет. Вопрос, который задала Рита, не случаен. Нельзя, чтобы его задали себе и другие. А это может оказаться неизбежным, если не приостановить события. Но без шума.
«Блестяще, учитель Йорг! Валяйте! Вы, уважаемые члены Совета воспроизводства, — большие мастера действовать тихо. Результаты известны. Было! Прежде чем прикончить движение против отбраковки — отступили, дали ее ограничить. И сейчас собираются делать то же. Посмотрим! Если они опять будут тянуть или начнут уступать, в дело вступим мы сами — молодые. Без них!»
— У тебя есть вопросы ко мне, Милан?
— Нет! — В тоне его не было обычной почтительности. По лицу его и этому тону Йорг понял, что дело осложняется и с другой стороны.
…Пора действовать, не ограничиваясь одной контрпропагандой. Необходимо. Иначе эти: Милан со своими агитаторами и те, кого они пропагандировали, перестанут слушать его и членов Совета воспроизводства. Открыто полезут в драку — не понимают, что победить, действительно, не так-то просто.
А не победить, не суметь отстоять существующее положение вещей — это конец. Конец всему, что составляет смысл его, Йорга, жизни.
Хочется ли ему приласкать ребенка? Нет! Потому-то именно он и должен заниматься управлением воспроизводства людей, что действует не под влиянием слепых эмоций, а руководствуясь бесстрастным голосом рассудка и подчиняясь лишь железной логике науки.
Наука, и только наука — высший смысл и радость существования. Лишь она — а не те эмоции, которыми жили люди прежде, и за возвращение которых ратует Лал в облике Дана. Эмоции, которые ничего не стоят — должны быть забыты ради чистого счастья отдаваться целиком одной лишь науке. Так есть — и только так должно быть!
И смысл его, Йорга, существования — генетика, величайшая из наук, дающая беспредельное господство над высшим созданием природы — человеком. Создающая неограниченные возможности для таких, как он: все многомиллиардное человечество, даже не подозревая это, является для них подопытным. Как неполноценные, предназначенные для экспериментов.