…- Это материал, мощнейший — для книги: Лал был прав! — Нарушил Поль долгое молчание.
— Он эту историю назвал доказательством — социальной теоремы человеческой сущности неполноценных. А для меня она послужила причиной, почему я сразу принял то, что о них думал он.
— А мне было гораздо труднее это сделать: я думала, как все. Дан рассказал о Ромашке, споря со мной. Перед этим Лал показал нам старинный фильм: «Хижина дяди Тома» — об американских неграх-рабах. Я была возмущена, как белый хозяин обращался со своим рабом, который был образованней и умней его. «Как такое могло существовать?» — спросила я Лала. А Дан сказал, что — его — удивляет, что нечто подобное может существовать в наше время. «Что ты имеешь в виду?» — спросила я его, и у нас произошел первый разговор о социальном расколе нашего общества. Впрочем, мы уже об этом рассказывали.
— Вы опускаете подробности: они могут оказаться сейчас весьма существенными, — заметил Поль.
— Ты уже решил? Делать из нее постановку?
— Я уже думаю, как. Так и будет называться: «Гурия». Даже лучше: «Райская дева». Нет: «Дева рая»! А?
— Пожалуй! Лучше не придумаешь: ад — в раю для других. Это поймут, — поддержала его Лейли.
— Но мне нужны подробности. Все до конца как было. Расскажите их. И не бойтесь повторяться.
— Хорошо. Это было на следующий — по бортовым часам — день после переноса: Дан объявил его праздничным. Мы отдыхали после бани, и Лал предложил посмотреть «Хижину дяди Тома». Он выполнял этим обещание, данное накануне: Дан сказал ему, что он почему-то все время что-то не договаривает; Лал ответил утвердительно, но не хотел тогда говорить, что — обещал сделать это потом.
Тогда — на мой вопрос «Что ты имеешь в виду?» Дан ответил: «То, что существуем мы — полноценные и они — неполноценные; то, что даже хуже рабства, потому что раб мог освободиться». Я правильно рассказываю, Отец?
— Да, Мама. Продолжай, пожалуйста.
— Я слушала то, что они говорили о неполноценных, и мне казалось, что они не правы. Мои представления ничем не отличались от общих.
Неполноценные — жертвы естественной причины: полученных от рождения низких умственных способностей; с этим невозможно бороться, и существующее их положение — единственная возможность для них быть полезными для общества. Все равно, ни на что другое они не способны: они ужасно примитивны. «Они тупы и совершенно бесчувственны», — сказала я — и Дан закричал: «Нет! Они примитивны? Да. Но их же почти ничему и не учили: поставили в детстве крест на их способностях и успокоились. Но они — не бесчувственны. Нет! Я знаю. Я это совершенно точно знаю!»
Все настолько были увлечены, что совсем не обращали на него внимание. Даже Лейли. И это хорошо: что никто не видит и не понимает, что с ним сейчас творится.
Прекрасная планета — Земля! То, что знал лишь по книгам и фильмам, он увидел воочию: леса с невообразимым многообразием деревьев, кустов и трав; насекомых, опыляющих цветы; птиц, за полетом которых следишь, не в силах оторвать взгляд. Воздух, которым легко дышать. И, главное — миллиарды людей: это планета людей.
Родная всем планета. Здесь люди появились, и нет для них ничего естественней и привычней Земли. По ней тосковали там Отец и Мама. И Сестренке Земля-1 нравится больше, чем далекая Земля-2.
Один он уже вскоре начал тосковать по ней. Еще в горах — до того, как появились в большом мире. По ее безмолвным, безлюдным просторам и молодым лесам — по всему, что было привычно и предельно понятно.
Много прекрасного на Земле. Здесь его Лейли. Его товарищи. Скоро появится маленький, которого родит Лейли.
Но здесь же и проблемы, которых не было раньше. Как все просто и понятно было там, на Земле-2. И все, что тогда говорил Отец, не вызывало сомнений. Здесь, на Земле, многое оказалось не таким, как издали: при близком знакомстве былая уверенность в том, что он прежде знал, стала зыбкой.
Отец так и не поговорил с ним после похорон Малыша. По горло был занят, да и у него самого пропало острое желание. Хотелось почему-то попробовать разобраться самому. Понять, почему прав Отец, в чем он, в общем-то, не сомневался.
Но это желание не было главным: Арг, с которым он виделся часто, говорил о скором начале строительства суперэкспресса. Полет обратно, на Землю-2, с большим количеством поселенцев — это занимало в первую очередь его мысли: он присматривался ко всему, что могло понадобиться, быть полезным там; намечал, что необходимо будет изучить до отлета.
… Отец все же ответил ему. Сейчас. Этой историей. Вольно или невольно сказал ему главное. Он понял, что не все лежит на поверхности: чтобы постигнуть по-настоящему, надо заглянуть глубже. Был поражен, услышав, что Мама тоже сказала когда-то: «Они ужасно примитивны. Они тупы и совершенно бесчувственны». Это ясно: он был не прав, когда после единственного соприкосновения с ними стал думать так же. Не прав — правы Лал Старший, Отец, Мама.
Но ясно было и другое: несмотря на правоту, дело, которому они себя целиком отдали, не сможет стать главным для него. То, чему он может посвятить себя — Земля-2, прекрасная, еще безлюдная. Дело его родителей — не станет его делом: он не отвергает учение Лала Старшего, но и не сможет стать соратником Отца. Просто, оказывается, у них разные пути в жизни, и ни один из них не может иначе.
Это наполняло горечью. До сих пор он не представлял себя отдельно от них: от Отца и Мамы; был с ними единым целым, даже когда в его жизнь вошла Лейли. И в будущем — все рисовалось вместе: Земля-2 и родители с Сестренкой — они все вернутся туда. И Лейли с ними.
Теперь понятно, что это не так: он не сможет, не станет ждать, пока они добьются победы идей Лала Старшего; они — не улетят, не добившись ее, не доведя до конца главное свое дело. Долго — наверняка, долго. И может быть, уже никогда не покинут Землю. Значит, придется расстаться: надолго — или навсегда. Только Лейли улетит с ним. Сестренка? Вряд ли. Она останется с Родителями.
А пока он здесь, он будет оказывать поддержку Отцу: он не имеет право поступать иначе, несмотря на то, что их цели мешают друг другу — Арг тут прав. Но большего для Отца он сделать не сможет: подготовка потребует его всего, целиком.
Пришедшая ясность не принесла облегчения. Наоборот. Ему было необычайно грустно.
53
— Наконец-то! — так встретил Цой у себя Лейли и Поля. — Надеюсь, можете чем-то порадовать меня?
— Угадал.
— Нашли таки что-то в архиве Лала?
— Нет, к сожалению. Не обнаружили ничего — для нас.
— Этим порадовать и пришли?
— Не торопись. Есть — другое: не хуже.
— Ну, ну! Выкладывайте.
Поль попытался коротко пересказать историю Дана.
— Подробно познакомишься по записи.
— Да и так видно: материал потрясающий! По-моему, то, что надо. «Бранд» вам годился только для начала. Согласитесь, в нем слишком многое можно было принять лишь с оговорками: цель его, в общем-то, недостаточно определенная, туманная.
— Ибсен же не был нашим современником.
— И потому его могут использовать и те, и другие.
— Каким образом?
— А таким: ваш бывший Фогт ставит «Дикую утку». Тоже Ибсен — но это «Бранд» наоборот.
— Сегодня они репетируют?
— Да. Сможете зайти — посмотреть. Ибсен — против Ибсена. Неглупо, надо сказать.
— Ответный ход.
— Следующий опять за вами.
— Как ты сам-то относишься к этому?
— Я? Мне больше по душе вы и Лал. Со временем, конечно, у меня чересчур туго, но кое-что до меня таки доходит: похоже, верно. А теперь — к делу. Сценария — нет?
— Каркас у меня есть, остальное — по ходу постановки. Материал такой, что нельзя ничего ни добавлять, ни менять.
— Количество исполнителей?
— Как удастся. Крайний вариант — двое. Я и Лейли.
— Ты хочешь сама играть?
— А что? Я не гожусь для этой роли?
— Нет, я просто думал, что ты надолго выбыла из наших рядов. Даже — да простят меня верные последователи Лала — подумал, что лучше, когда роженицы избавляют таких от этого.