Столб пыли, поднявшийся на одном из склонов, известил Данфейт о появлении неизвестного слева. Она бросилась наперерез, и хотела было сбросить человека в серой амуниции, летящего на квадрацикле прямо на нее, как вдруг он резко свернул, подрезал ее и остановился.
— Кто ты? — закричал незнакомец, снимая с себя шлем, и Данфейт, опешив, начала отползать от него назад.
«Я люблю тебя», — кричал этот человек неизвестной женщине, протягивая к ней руку. «Я люблю тебя», — отвечала ему она.
— Ты?! — воскликнула Данфейт и остановилась.
— Мы знакомы? — не понял ее намерений мужчина.
— Где я? — закричала Данфейт, поднимаясь на ноги.
— На Сатрионе, — он пожал плечами и посмотрел на нее, как на умалишенную.
— На Сатрионе? Ты издеваешься надо мной?
— Это ты, кажется, чего-то не понимаешь! — засмеялся незнакомец. — Пить хочешь?
Дани прижала ладонь к горлу и почувствовала, что внутри все пересохло. Язык ее прилип к небу и мысли о том, что жажда донимает ее, закрутились в голове.
— На, пригуби! — ответил мужчина, доставая из сумки, фиксированной на багажнике, бутыль с водой.
Данфейт бросилась к ней и, открыв, начала глотать.
— Эй-эй! Медленнее, а не то плохо станет!
Данфейт отняла от рта бутылку и облизала иссушенные губы.
— Спасибо, — ответила она, протягивая бутыль законному владельцу.
— Что ты здесь делаешь одна? До ближайшего города километров шестьдесят! А ты без транспорта и одета непонятно как!
Данфейт посмотрела на свою грязную ночную рубашку, на свои руки, покрасневшие от загара и стопы, с которых хлопьями слезала кожа. Горячо! Раскаленный песок ожог ее подошвы, и Данфейт с криком бросилась к квадрациклу незнакомца, взбираясь на багажный отсек.
— Так как ты здесь оказалась? — переспросил он.
— Не помню, — прошептала Данфейт, растирая горящие стопы.
— А звать тебя как?
— Данфейт.
— А меня Кейти!
— Кейти? — повторила Дани, заглядывая в лицо незнакомцу.
Дерева, однозначно. Коротко остриженные волосы подвивались на концах и топорщились над ушами. Красивое мужское лицо. Разрез глаз необычный: большие, немного вытянутые и, словно, взлетающие к краям бровей. Прямой без изъянов нос, гладко выбритые щеки и мужественный подбородок. Губы тонковаты, но именно они слишком гармонично вписывались в остальные его черты, придавая выражению лица некую аристократичность.
— Обычное имя, — пожал плечами Кейти и, надев на себя шлем, сел за руль. — Подброшу тебя до города. Там разберемся, что к чему.
— Спасибо, — поблагодарила Данфейт.
— В багажнике есть плащ. Накинь его, иначе совсем обгоришь.
Дани открыла сумку с поклажей и среди сложенных там бутылей с водой нашла белую шелковую накидку.
— Все? — поинтересовался Кейти, оборачиваясь к ней.
— Да, спасибо, — повторилась Данфейт и, ухватившись за сидение, скорчилась в три погибели.
— Успокойся, я поеду медленно, — рассмеялся Кейти и обернулся к ней. — Странная ты какая-то, — произнес он и тронулся с места.
Час они провели в абсолютном молчании под рев мотора квадрацикла. Данфейт укуталась в плащ и придерживалась рукой за поручень возле сидения водителя. Кейти не обманул ее, когда пообещал ехать медленно. Ветер практически не донимал ее, и пыль не так настойчиво попадала в рот и глаза.
Что она делает здесь? Какой Сатрион? Они все мертвы. Они мертвы, и она тоже. Разве не замечают они это странное небо над головой? Где Амир, где очертания Деревы и ее лун? Этот Кейти не светится, да и она перестала полыхать, как тогда, когда проснулась в этом странном месте.
В свое время Кимао утверждал, что оболочка после смерти тела существует в пространстве еще несколько часов, а затем растворяется, превращаясь в ничто. Если это на самом деле так, не долго ей прозябать здесь. А если Кимао был не прав, тогда только Амиру известно, сколько времени она проведет в этом странном месте.
Дани приподняла голову и посмотрела вперед. Там, посреди этой бескрайней пустыни возвышались стены огромного города, высотные здания которого шпилями разрезали огненное небо и скрывались в его полыхающих сводах.
— Что это за город? — прокричала Данфейт.
— Изон, — так же громко ответил Кейти.
— Он один здесь?
— Нет! Местные строят свои поселения и сторонятся Изона.
Остановившись у высоченных железных ворот в этот оплот надежды и спасения для всех умирающих в пустыне, Кейти приподнялся и прикоснулся ладонью к электронной панели на дверях. Что-то замигало в ответ, и стальная преграда начала раздвигаться. Там, впереди, мельтешили люди, разодетые в цветные плащи: белые, синие, желтые, красные и зеленые. Женщины и дети, старцы и молодежь спешили куда-то, едва ли пропуская друг друга на узких тротуарах этого большого города. Кейти остановился на одном из перекрестков и обернулся к Данфейт.
— Куда тебя подбросить? У меня еще есть время.
Данфейт посмотрела на него и задумалась. Куда ей было деваться? Что делать здесь?
— Мне некуда идти, — честно призналась Данфейт.
Кейти задумался и улыбнулся ей в ответ.
— Есть один человек, который сможет тебе помочь.
Данфейт вскинула брови и покосилась на Кейти.
— Чем он мне сможет помочь?
— Ответит на вопрос, который, наверняка, тебя мучает: что именно ты здесь делаешь?
Данфейт глубоко вздохнула и пожала плечами.
— Тогда, не мог бы отвезти меня к этому человеку?
Асфальтированные узкие улицы, по которым разъезжали такие же квадрациклы, как и у Кейти, наводили на Данфейт панику. Столько людей, и все спешат куда-то. Зачем? Куда они опаздывают? И эти плащи, в которых они расхаживают…
— Что это за плащи, в которых все ходят? — спросила Данфейт у Кейти, когда они остановились на очередном перекрестке.
— Знак классового отличия.
— Классового?
— Местные, что живут здесь, носят желтые одежды, новые жители — синие, аркаины — белые. Красные — у зрячих, а зеленые — у их матриати.
— Здесь есть зрячие и матриати?
— А где их нет? — засмеялся Кейти и посмотрел на Данфейт.
— А ты, значит, аркаин?
— Это пока я аркаин. Мы с Имайей собираемся пожениться, и тогда я стану зрячим, а она — моей матриати.
— И Имайя согласна принять рабство добровольно?
Кейти с осуждением посмотрел на Данфейт и отвернулся.
— Говоришь, как заблудшие, — фыркнул он. — «Mazetriz» с древнедеревийского переводится, как «мать моих детей». Стать матриати для своего зрячего — очень большая честь. Этих женщин почитают все, а кто осмеливается выказать им пренебрежение — грозит обрушить на себя гнев всех, принявших обет соблюдения Равновесия.
— Что это за обет такой?
— Все, кто поступают на обучение к зрячим, дают обет соблюдения Равновесия. Он гласит, что каждое явление, хорошее или плохое, должно быть уравновешено таким же противодействием. Матриати, подобно Юге, даруют жизнь, зрячие подобно Амиру — забирают ее. Все мы — часть этой равновесной системы. Один умирает — другой рождается. Одна оболочка растворяется в энергии Амира, другая рождается из энергии Юги.
— А что будет, если оболочка не раствориться в Амире? — спросила Данфейт.
— Тогда приходим мы и отдаем Амиру то, что ему принадлежит. Если оболочка все же возвращается в тело, она обрекает кого-то другого на погибель. Того, кто должен появиться на Свет из энергии Юги, она забирает с собой. Мы отслеживаем все противозаконные перемещения и восстанавливаем Равновесие.
— И каким же образом вы делаете это?
— Я же сказал, — засмеялся Кейти, — мы возвращаем Амиру то, что принадлежит ему.
— Ты сказал «противозаконные». А бывают и «законные» перемещения?
— Бывают. В результате этих перемещений оболочки не рожденных людей возвращаются к своему первоисточнику и обретают шанс на новый цикл в новом теле.
— Кто же я тогда, по-твоему? — поежилась Данфейт.
— Ты — дитя Амира, — улыбнулся Кейти. — Ни оболочка, но и не живой человек.
Данфейт опешила. Он знал! Знал, кто она, кто он, и все те, кто окружают его! Он понимал, что представляет собой некую форму сознания, существующую после смерти, и возлагал на себя все еще непонятные Данфейт функции!