Стредлинг был не из тех, кто поддается на шантаж; он поймал своего боцмана на слове, и Селкерка в тот же день со всеми его пожитками посадили в шлюпку и доставили на берег. Увидев, что шлюпка возвращается на корабль без него и «Пять портов» поднимает паруса, Александр одумался: вбежал по пояс в воду, стал махать руками, кричать что было сил, чтобы за ним вернулись, – но Стредлинг был неумолим.
А Селкерк – безутешен. Он проклинал свою опрометчивость и первое время был близок к самоубийству. Раскаялся ли он? Вряд ли – такие, как Селкерк, редко каются; однако, как он потом расскажет, в первые дни своего одиночества он неотступно думал о Боге, молился, вспоминал церковь, где раньше бывал, прямо скажем, нечасто. Вспоминал и проповеди пастора, родной дом в Ларго, мать, которая заклинала сына не ходить в море…
Потом станет известно, что первое время он почти ничего не ел – отчасти от отчаяния, а отчасти из-за отсутствия на острове привычной пищи вроде хлеба, молока или сыра. Рыбы на острове было сколько угодно, но без соли он и рыбу есть не мог. И страдал бессонницей: сон сваливал его лишь под утро. Но вот прошла неделя-другая, и Селкерк, отдадим должное его мужеству и долготерпению, справился со своим горем, освоился и начал обживаться. Построил две хижины: в одной спал, в другой кухарил. Добывал огонь, натирая, на индейский манер, куски очень сухого перечного дерева. Среди вещей отыскал кое-что из белья и платья, а когда оно износилось, смастерил одежду из козьих шкур (говорят, по возвращении в Англию он, напившись, щеголял в ней, разгуливая по родному Ларго). А еще – кремневое ружье, фунт пороха, топор, нож, чайник, Библию – увлекательное оказалось чтение, – вдобавок кое-какие инструменты, книги о навигации, теперь, впрочем, бесполезные, а также глиняную кружку с выбитой на ней неприхотливой, зато жизнеутверждающей надписью:
Александр Селкерк
Наполни сей бокал вином,
Корабль теперь твой отчий дом!
Теперь, увы, отчим домом Селкерка был не корабль, а необитаемый остров. Ностальгия – и это при том, что без дела он не сидел, – брала свое. Каждый день Селкерк выходил на берег и глядел вдаль: не покажется ли парус на горизонте? Случалось, парус появлялся, и корабль даже бросал в виду острова якорь, но Селкерк боялся дать о себе знать: а вдруг это судно не под английским, а под испанским флагом? И то сказать, уж лучше жить на необитаемом острове, чем сначала угодить на многие месяцы в трюм испанского галеона, а оттуда – в тюрьму или на виселицу. Однажды он был очень к этому близок: на остров и в самом деле высадились испанцы, заметили Селкерка, погнались за ним, стреляли в него, но ему удалось скрыться.
По утрам он, безбожник и пьяница, распевал псалмы, молился и читал вслух Священное Писание – это чтобы не разучиться говорить. Питался он черепахами, речными раками, большими, как омары, а еще бурно разросшейся брюквой, водяным крессом и козлятиной, которую жарил и из которой варил наваристый бульон; по сравнению с брюквой и крессом жареная козлятина была истинным деликатесом.
Селкерк – раньше он и сам не знал этого за собой – оказался невероятно быстроног. Когда порох кончился, он начал гоняться за козами и, во что трудно поверить, догонял их! Однажды, правда, так увлекся погоней, что свалился в пропасть и три дня пролежал без чувств… Подсчитал и потом рассказывал, что за четыре с лишним года перестрелял и переловил в общей сложности пятьсот (!) коз. А пятьсот первую, по его же словам, пощадил. Ловил – какова сноровка! – и диких кошек. Нет, кошек он не ел, они были нужны, так сказать, в мирных целях, чтобы помогать отбиваться от крыс, которые по ночам грызли ему ступни. Раскрыл он в себе и прочие способности, о которых раньше не догадывался. Забавы ради учил кошек и коз танцевать, а также вы́резал свое имя на деревьях – пусть знают, что здесь жил Александр Селкерк!
Селкерк танцевал с козами, декламировал Священное Писание, проклинал свою злосчастную судьбу – и даже не подозревал, что ему повезло больше, чем его жестокосердным обидчикам. Не повезло ни «Пяти портам», ни «Святому Георгу». Первый потерпел кораблекрушение, и, хотя Стредлинг и несколько матросов спаслись, они попали в руки к испанцам; что с ними случилось, догадаться нетрудно. Судьба второго корабля оказалась немногим лучше: «Святой Георг» был взят на абордаж голландцами, и славный адмирал Демпьер через несколько лет вернулся на родину гол как сокол, и еще благодарил Создателя, что остался жив. Судовладельцы, впрочем, не отчаялись – и спустя какое-то время снарядили еще два корабля, «Герцог» и «Герцогиня», и капитаном этой флотилии вместо Демпьера, который не оправдал надежд и отошел от дел, назначили Вудса Роджерса, умелого и дельного моряка и, как впоследствии выяснилось, не менее способного литератора.