Мадам фон Ланген никогда не выходила из своих комнат до завтрака, так что ничто не мешало Гвендолин закончить раннюю прогулку, вернувшись домой по Оберштрассе, где располагался нужный магазин, открывавшийся в семь часов. В это время все нежелательные свидетели либо прохаживались возле источников, либо еще нежились в постелях. Однако из окон одного фешенебельного отеля – «Царина» – приближение молодой леди к двери магазина мистера Винера могло быть замечено. Что же, придется рискнуть: разве нельзя зайти к золотых дел мастеру, чтобы купить поразившее воображение украшение? Несостоятельность довода пришла на ум, когда Гвендолин вспомнила, что именно в этом отеле остановился Деронда, однако в этот момент она уже прошла значительную часть Оберштрассе. Точнее, пролетела: мисс Харлет шагала с обычной стремительной легкостью; наряд мягко облегал и подчеркивал гибкие линии фигуры, приятные любому зрителю за исключением того, который находил в них излишне близкое сходство со змеей и непримиримо возражал против возрождения змеиного культа. По сторонам она не смотрела, а в магазине заключила сделку со спокойной холодностью, не позволившей мистеру Винеру сделать ни единого замечания, кроме как о ее гордой грации в манерах, а также о превосходном размере и великолепном качестве трех камней бирюзы в центре предложенного ожерелья. Когда-то они украшали принадлежавшую отцу золотую цепочку, но отца своего Гвендолин не знала, а потому считала, что имеет право без сожаления расстаться с ожерельем. Кто полагает, что невозможно в одно и то же время быть суеверным и рациональным? Рулетка поощряет романтическое суеверие относительно шансов игры и в то же время порождает самую прозаичную рассудочность относительно чувств, преграждающих путь к получению необходимых денег. Больше всего Гвендолин огорчало то обстоятельство, что к дремлющим в ридикюле четырем наполеондорам она смогла прибавить всего девять: евреи-коммерсанты так бессовестно наживались на неудачливых в игре христианах! Однако она жила в апартаментах Лангенов в качестве гостьи, а потому не должна была платить. Тринадцати наполеондоров хватит не только на дорогу домой: даже если рискнуть тремя, то оставшихся десяти будет вполне достаточно, чтобы вернуться в Англию – ведь поедет она без остановок и ночевок в отелях.
Вернувшись и, больше того, устроившись в гостиной в ожидании друзей и завтрака, Гвендолин все еще сомневалась, имеет ли смысл торопиться с отъездом. Постепенно созрело решение сообщить Лангенам, что мама прислала письмо, в котором просит вернуться, однако время отъезда оставить открытым. Устав и проголодавшись, Гвендолин откинулась на спинку кресла. Привычное время завтрака уже наступило, а потому, услышав шаги, она встала, ожидая увидеть кого-нибудь из Лангенов и собираясь произнести слова, позволявшие отложить отъезд еще хотя бы на день, однако в комнату вошел слуга с небольшим пакетом, оставленным на ее имя. Гвендолин взяла посылку и поспешила в свою комнату. Сейчас она выглядела еще более бледной и взволнованной, чем в тот момент, когда в первый раз читала мамино письмо. Еще не открыв пакет, она почему-то – неизвестно, что вызвало странную уверенность, – поняла, что держит в руках то самое ожерелье, с которым только что рассталась. Помимо бумаги оно оказалось завернуто в батистовый платок. Там же обнаружился клочок бумаги, где карандашом, четким, но торопливым почерком было написано: