Праведность в раю Данте определяет самовольно, часто вопреки установившимся в церкви взглядам. Так, например, поэт вложил в уста Фомы Аквинского похвалу осужденному и преследуемому парижскими теологами аверроисту Сигерию из Брабанта, который был убит около 1283 года в Орвиетто, где пребывала в то время папская курия. Фома, указывая на один из пламенников на небе Сатурна, говорит:
Об этих «неугодных правдах» Данте мог слышать от учеников и последователей Сигерия в те годы, когда он посещал лекции и участвовал в ученых диспутах в парижском Соломенном проулке, расположенном в Латинском квартале, где находились философские и богословские школы Сорбонны. На небе Солнца Данте воздает хвалы также автору любимых им библейских книг древнееврейскому мудрецу Соломону:
В заоблачных высях, на небе Солнца, автор «Комедии» снова возвращается к своим любимым темам нестяжательства. Церковь утратила идеи первоначального христианства, более тысячи ста лет после смерти Христа — до появления Франциска Ассизского Бедность была вдовой, ибо церковь попала во власть стяжателей. Инвективы Данте против развращенных пап, прелатов и монахов, против отпущения грехов за деньги имели необычайный успех в XVI веке у протестантов. Тем не менее было бы ошибочно рассматривать Данте как последовательного реформатора католической церкви. Данте не мог бы согласиться с учением протестантов о предопределении, пессимистическим по существу, которое лишало человека свободы воли и ответственности за свои поступки. Для кальвиниста, верующего в предопределение, независимое от дел человека, система наказаний и наград в «Божественной Комедии» не могла быть приемлемой.
Между небом Солнца и небом Марса, которое в системе Данте отдалено от земли на большее расстояние, чем дневное светило, поэт наблюдает снова за переменным сиянием лица Беатриче и судит по нему о том, что предстоит ему увидеть.
На небе Марса находятся воители за правду, крестоносцы и праведные паладины. Песни пятнадцатую, шестнадцатую и семнадцатую обычно называют «трилогией Каччагвиды».
Среди воинов, павших за правое дело, появляется торжественная фигура прапрадеда Данте — Каччагвиды. Несмотря на заверения автора «Рая», что «скудно благородство нашей крови», что важны лишь духовные дары, а не знатность, Данте признается, что даже на небе он был горд своим предком и своим происхождением. Каччагвида отвечает подробно на вопросы своего правнука о генеалогии их рода, а также о знатных семьях Флоренции, существующих и вымерших. Мы узнаем много подробностей, драгоценных для истории Флоренции, хотя, быть может, и не вполне уместных в столь высоких небесных сферах. Родословные перемежаются с идиллией, идиллия переходит в сатиру. Данте устами Каччагвиды говорит о тех временах, когда Флоренция была заключена в первый узкий круг стен, когда мужья еще не покидали надолго постели своих жен для торговых путешествий во Францию, когда женщины пряли пряжу и рассказывали чадам и домочадцам о славе Трои, Фьезоле и Рима. В домах флорентийских граждан не было роскоши, превратившей их позже в «чертоги Сарданапа-ла»; Флоренция жила спокойно, скромно и смиренно. Ее женщины не рядились так, что их наряды обращали на себя внимание, не румянились и не белились. Отцы не давали за своими дочерьми непосильного для семьи приданого.
В семнадцатой песне Каччагвида предсказывает Данте изгнание. Как в древности ни в чем не повинный Ипполит должен был оставить Афины из-за ложных обвинений своей мачехи Федры, так Данте покинет Флоренцию, простившись со всем, что дорого его сердцу. Каччагвида обещает Данте покровительство Ееронских сеньоров делла Скала и хвалит щедрость и величие Кан Гранде. Выслушав это страшное предсказание, Данте обращается к своему прадеду и говорит: «Я вижу, мой отец, как на меня несется время, чтоб я в прах свалился». Он должен вооружиться уже сейчас против ударов судьбы и внутренне решить, следует ли ему утаить часть истины или рассказать обо всем, что он видел во время своих странствий, хотя бы это пришлось не по душе сильным мира сего. Если он откроет правду, то, потеряв Флоренцию, не сможет найти себе пристанища и в других местах. В то же время он понимает, что если не скажет всего, если умолчит, то слава его померкнет в грядущих веках. Каччагвида, праведный рыцарь без страха и упрека, ответствует, что Данте должен все объявить сполна: «И пусть скребется, если кто лишавый!» Слова Данте должны прозвучать, чтобы помочь исправиться людям. И Каччагвида обещает своему потомку: