-- Только он и я знаем, что ты никогда не рождался и никогда не умрешь. Вправду ли ему нужно печалиться? Вправду ли нам нужно радоваться?
В семенах есть мельчайшие зародыши. Когда они попадают в воду, они начинают расти. На границе воды и суши они превращаются в лягушачью кожу. На берегу они становятся подорожником. На навозе подорожник становится "вороньей лапкой", а корни вороньей лапки превращаются в древесных червей, листья же ее становятся бабочками. Бабочка превращается в насекомое, которое выглядит так, словно сбросило свои чешуйки, живет под очагом и зовется цюйдао. Спустя сто дней цюйдао превращается в птицу, которую называют ганьюйгу. Слюна ганьюйгу становится сыми, а сыми превращается в насекомое илу, которое водится в уксусе, а илу порождает насекомое хуанкуан. От хуанкуана, живущего в уксусе, родится цзюю, от цзюю родятся комары, а от комаров -- светлячки.
Баранья печень превращается в вещество дигао. Кровь людей и коней превращается в блуждающие огоньки; сокол превращается в ястреба, ястребы превращаются в кукушек, а те в свое время снова становятся соколами. Ласточки превращаются в устриц, кроты --- в перепелов, сгнившие тыквы -- в рыб, порей -- в петушиный гребень, старый баран -- в обезьяну, рыбья икра -в насекомых.
В "Книге Желтого Владыки" говорится:
"Когда тело движется, оно приводит в движение не тело, а тень. Когда раздается звук, он рождает не звук, а эхо. Когда Небытие претерпевает перемену, оно рождает не Небытие, а нечто наличествующее".
То, что обладает формой, неизбежно придет к своему концу. Наступит ли конец для Неба и Земли? Они прекратят свое существование вместе со мной. Но неведомо, прекратится ли когда-нибудь сам конец. Наступит ли когда-нибудь конец Пути, если у него отродясь не было начала? Как прекратится то, что по сути не существует?
Все рожденное возвращается в нерожденное. Все обладающее формой возвращается в бесформенное. Но нерожденное в сущности -- это не то, что никогда не рождалось, а бесформенное -- это не то, что никогда не имело формы. Все рожденное должно неизбежно прийти к своему концу. Все, что кончается, не может избежать своего конца, подобно тому как все, что родилось, не может избежать своего рождения. Следовательно, желать жить вечно и никогда не приходить к своему концу есть великое заблуждение относительно своей судьбы.
Дух принадлежит Небу, кости принадлежат Земле. То, что принадлежит Небу, чисто и рассеянно. То, что принадлежит Земле, осязаемо и слеплено воедино. Когда дух покидает тело, то и другое возвращаются к своему подлинному состоянию. Вот почему души умерших называют "гуй", ибо "гуй" означает "возвратиться домой": они возвратились в родной дом [6].
Желтый Владыка сказал:
"Когда дух мой выйдет в свою дверь, а мои кости вернутся к корню, из которого они выросли, что останется от меня?"
От рождения до смерти человек проходит через четыре великие перемены: детство, молодость, старость и смерть. В детстве его энергия сосредоточенна, а воля собрана воедино -- вот предел душевной гармонии. Ничто не способно причинить ему ущерб, ничто не может добавить ему силы. В молодости его кровь кипит, страсти и замыслы бурлят в нем. Окружающие соперничают с ним, так что его жизненные силы тают. В старости его желания и помыслы слабнут и его тело ищет покоя. Никто не стремится опередить его, и, хотя он не достигает совершенства, присущего детству, его состояние намного улучшается. А когда он умирает, он обретает покой и достигает предела своего бытия.
Когда Конфуций странствовал по горе Тайшань, он увидел Жупа Цици, который бродил по равнине в одеждах из шкур, подпоясанный простой веревкой, и напевал песню, подыгрывая себе на лютне.
-- Уважаемый, отчего вы так веселитесь? -- спросил его Конфуций.
-- О, у меня есть много причин для веселья! -- ответил Жун Цици. -Среди всех вещей в этом мире человек -- самое драгоценное, а я имею счастье родиться человеком. Вот первая причина для веселья! Из двух полов мужчины ценятся выше, чем женщины, а я имею счастье родиться мужчиной. Вот вторая причина для веселья! Среди родившихся на этот свет многие не живут и дня или месяца и никогда не выходят из пеленок, а я уже прожил девяносто лет. Вот моя третья причина для веселья! Для всех людей бедность -- это судьба, а смерть -- конец существования. Я принимаю свою судьбу и спокойно ожидаю конца, о чем же мне беспокоиться?
-- Прекрасно! -- воскликнул Конфуций. -- Вот человек, знающий, как быть довольным в этом мире.
Когда Линь Лэй уже прожил на свете без малого сотню лет, он в разгар весны надел меховую шубу и пошел по полю, распевая песни и подбирая колоски, оставшиеся на брошенной ниве. Его заметил издали Конфуций, ехавший в то время в царство Вэй. Повернувшись к ученикам, Конфуций сказал им:
-- С этим стариком нужно поговорить. Пусть кто-нибудь подойдет к нему и заведет с ним разговор.
Цзы-Гун предложил свои услуги. Он настиг Линь Лэя у самой кромки поля, взглянул на его лицо и, вздохнув, спросил:
-- Неужели вы ни о чем не сожалеете? Вы поете, подбирая в поле колоски.
Линь Лэй не остановился и даже не прекратил петь. Тогда Цзы-Гун пошел за ним следом, повторяя свой вопрос. Наконец Линь Лэй обернулся и сказал:
-- О чем же мне сожалеть?
-- Вы, уважаемый, в юности не пеклись о добронравном поведении, в зрелые годы не стремились к успеху, в преклонном возрасте не имеете ни жены, ни детей, а смерть ваша уже близка. Какое же счастье привалило вам в жизни, что вы поете, подбирая в поле колоски?
-- Причины для радости у меня такие же, как у всех людей, -- ответил с улыбкой Линь Лэй. -- Но люди так часто делают их причинами своих забот. В молодости я не радел о благонравном поведении, а в зрелые годы не стремился к успеху -- вот почему я смог прожить так долго. В преклонном возрасте у меня не было ни жены, ни детей, а смерть моя уже близко -- вот почему я могу радоваться жизни сейчас.
-- Но человеку свойственно держаться за жизнь и бояться смерти. Отчего же дума о смерти вас радует?
-- Смерть -- это возвращение туда, откуда мы вышли, когда родились. Как же могу я знать, что, умерев сейчас здесь, я не буду рожден где-нибудь еще? Откуда мне знать, не является ли моя любовь к жизни заблуждением? Откуда мне знать, что моя смерть не будет лучше моей жизни?