Льстец.
Наглец...
- Ищите его, - отдаю я приказ. - Ищите и приведите ко мне. Наш разговор не окончен.
***
Время идет.
Время, стоявшее до этого целую вечность, словно солнце в зените, двинулось с омерзительно-ржавым скрипом, покатилось, как отсыревшее старое колесо от повозки существ из подлунного мира.
Нергала нет.
Нергала нет среди мёртвых, и никто не может отыскать среди живых. То там, то тут его имя горит на губах самых разных существ, то тут, то там падшие признают его - не мою! - власть над собой. Но отыскать его мои слуги не могут. Вне себя от гнева я уничтожила их и развеяла прах по миру смертных.
Если бы они победили, я все равно уничтожила бы их.
Нергала нет.
На смену гневу приходит отчаяние. И видения.
Боги не видят снов, поскольку никогда не спят, не имея слабого тела, нуждающегося в отдыхе. Но картины, мелькающие перед моим взором, можно назвать снами наяву. Я вижу тонкую и гибкую фигуру черноволосого юноши с насмешливо-надменной улыбкой. Он бродит по свету, нигде не останавливаясь дольше, чем на одну ночь. Его лицо - калейдоскоп лиц, он научился накладывать совершенные иллюзии и менять черты, но взгляд остается прежним - непокорным. Не покоренным мной.
Вот веснушчатый рыжеволосый малец, пастушок, спит в стогу пряного сена под открытым небом, положив под голову котомку, из которой торчит кончик затейливой костяной флейты. Вот старец, убеленный сединами, с изборожденной морщинами и пятнами кожей сидит на деревянной скамье в чужом доме, испросив ночлега. Вот маг с причудливыми узором древних рун на ладонях остановился у ручья, омывая руки перед одним из немногих храмов, посвящённых мне - его холеные пальцы, дразня, проходятся по каменному изгибу губ мраморной статуи, совершенно на меня не похожей. Он и только он знает это - и наслаждается этим знанием. Смеётся - и его смех, существующий лишь в глубине моего сознания, заставляет меня крепче сжимать губы.
Вот черноволосый странник пробирается через ночной лес, отодвигая руками тугие упругие ветви. Луна озаряет его бледное лицо, слепит глаза, которые смотрят на мир иронично и равнодушно. Лабиринт деревьев неожиданно заканчивается, и юноша выходит на огороженное деревянным покосившимся забором неухоженное старое кладбище. Любой другой на его месте обошёл бы стороной скопище заброшенных, размытых дождями могил - отвратительное пренебрежение существ к смерти! Он же идет и присаживается на полусгнившую скамью, достаёт из походного мешка костяную флейту, но не подносит ее к губам, просто держит в руках, задумчиво выстукивая кончиками пальцев какой-то незнакомый мотив по твёрдому боку своего призванного оружия.
Сначала тихий глухой перестук кажется бессмысленным, невнятным, тонет в сумятице прочих лесных шорохов, скрипе веток на ветру, шелесту крыльев охотящихся сов, гортанному рыку голодного зверья.
Тук
Тук-тук
Туки-тук
Туки-тук-туки-тук-туки-тук
Прочие суетливые шумы постепенно стихают, будто говорливые птицы в клетке, закрытые непроницаемым для света покрывалом.
Я вздрагиваю, понимая, что ритму его пальцев невольно подчиняется мое дыхание.
Вздрагиваю, понимая, что дышу.
Что его пальцы, его дыхание и мое звучат в унисон.
Земля на могиле в двух шагах от Нергала начинает шевелиться.
***
Не одно десятилетие минуло с тех пор, как последнее тело было возложено в благодатную жирную и влажную землю старого кладбища. Давно закончилось пиршество могильных червей, не одна сотня дождей оросила неглубокие рыхлые могилы. Сгнили и стали частью земли принесённые когда-то для покойных цветы и угощения, соломенные куклы и украшения.
...
Скелет, поднимающийся из тёмных недр своего последнего пристанища, не сохранил ни кусочка слабой недолговечной плоти. Но ни для меня, ни для Нергала его - ее - история не является тайной. Как и ее облик, столь пленительный при жизни, юной обольстительной красавицы, убитой из ревности одним из своих любовников и похороненной другим. Прелестница, сводившая с ума смертных при жизни, ныне - обнаженные кости, лишённые покоя ритмом, заданным Нергалом.
Моим Нергалом. Моим!
Из соседнего холмика по его беззвучному зову наружу выбираются костяные пальцы. Словно бы отрубленные ладони, точно пауки, взбираются по ногам юноши, перехватывают флейту и продолжают покорно отстукивать завораживающий ритм. А Нергал протягивает руку влюбленно замершему перед ним умертвию. И танцует. Его сапоги скользят по кладбищенской земле, ребро ладони чувственно прижимается к выскобленным годами белоснежным костям.
А мое сердце выбивается из плена призрачной глухой мелодии. Даже сейчас, грезя наяву, я зла. И эта злость совсем иного рода, нежели ранее. Вожделеющая, ноющая, она тянет меня, словно кровососущее насекомое - божественную влагу, текущую по хрупким сосудам смертных.
- Что это? Что со мной? - спрашиваю я всеведущих мертвых, и их назойливый шепот ядовито сочится со всех сторон:
- Ревность, наша богиня. Это бывает.
...А Нергал, которого я никак не могу отыскать, в моих видениях танцует с мертвой девушкой и улыбается ей и серебряной луне над заброшенным кладбищем.
- Нергал, - говорю я, сжимая ладонями венец из ажурных позвонков на голове. - Нергал, если ты... если ты не придешь ко мне сам, я подниму мертвых во всех мирах. Всех мертвых. Их куда больше, чем живых, Нергал. Знаешь, что будет дальше? Знаешь, что случится с твоим миром, по грани которого ты бредешь столь беспечно, пренебрегая зовом своей богини? Я расскажу тебе.
Сначала земля задрожит слегка, потом - все сильнее и сильнее. Затрясутся дома и замки, дерево, металл и стекло пойдут трещинами, моря сперва подернутся рябью, а затем выплеснут своих бесчисленных мертвецов на берега. И даже крылатые будут с опаской смотреть вниз, нарезая круги в ледяной синеве разгневанного неба. А потом земля разверзнется, и те, кто удержится от падения вглубь, позавидует сорвавшимся. Мертвые восстанут и вернутся в мир живых, и будет бой, поскольку там им нет места. И кто победит в этой войне, Нергал? Стремительной и кровавой войне, расколовшей мир, как фарфорое блюдо, войне, развязанной из-за твоей гордости и упрямства!
- Нергал!
Я кричу, и надлунный мир содрогается. Кренится. Стонет.
- Нергал!!!
От этого крика ураганы поднимают головы, луна тянет на себя морские волны, стараясь закутаться в них, словно простывший старик в шерстяные пледы.
- Нергал... - шепчу я, тихо, так тихо, что сама себя не слышу.
И только тогда получаю ответ.
- Не надо. Я возвращаюсь к вам сам, моя богиня. Не надо войны. Не плачьте.