Я перевел взгляд на оккулюс. Малхадиил встал возле меня у поручней, когда «Карабела» миновала «В сакральной истине» и мы увидели скрытый за ее корпусом флот. Внезапно я понял, почему инквизитор и его союзники обладали таким влиянием в Инквизиции.
— Здесь весь орден. Киснарос призвал целый орден.
Мы прибыли за два дня до поступления приказа. Доложили об уничтожении и предполагаемом исчезновении еще пяти кораблей, и хотя в голосе Киснароса не слышно было большой охоты, он все же появился перед всеми офицерами и рыцарями флота в виде гололитического изображения.
Под конец восьмого месяца войны, когда по стандартному терранскому календарю М41.444 должен был смениться новым солярным 445-м годом, лорд-инквизитор Киснарос все же отменил преследование каждого судна, зараженного армагеддонским конфликтом.
Никто из нас не удивился тому, что он признал поражение. После семи месяцев истощающих силы перехватов, уничтожения беззащитных аванпостов, истребления гражданских транспортников и коротких хладнокровных перестрелок с Волками мы ожидали этой капитуляции.
Как же мы ошибались.
— Фенрис! — закутанный в мантию гололит доброжелательно развел руками. — Мы немедленно отправляемся к Фенрису, родному миру предательских Волков. Там мы предоставим им последний выбор: вновь служить верой и правдой после покаянного крестового похода подходящей длительности… или войти в секвестированные архивы грешниками, о которых никогда более не будут говорить.
Фенрис. Крепость-монастырь ордена Первого основания. Теперь проблема переросла границы перестрелок и спорадических пустотных сражений. Малхадиил недоверчиво посмотрел на меня.
+ Гражданская война, + отправил он с другой стороны трона капитана Кастора.
Что я мог сказать по этому поводу? Я кивнул, не желая, да и не в состоянии лгать своему брату.
Впервые за многие месяцы я пришел к Аннике прежде, чем она ко мне.
Я не обращал внимания на положенные церемонии и манеры — даже не постучал в дверь ее покоев. Переборка откатилась в сторону под моим психическим напором, и я шагнул внутрь.
За более чем год нашего общения Анника стала мне ближе, чем любой другой человек, которого могу припомнить. Не считая моей прошлой жизни, она была практически единственной, с кем я общался на разнообразные темы, за исключением продолжительных дискуссий с капитаном Кастором во время партий в регицид.
Я соприкасался с ней разумом больше тысячи раз — иногда в подходящее время, а иногда и нет. Однажды я увидел, как она неумело рисует пейзаж родного мира, после этого Анника не разговаривала со мной несколько дней, так как я отвлек ее в самый важный момент. Еще раз коснулся ее разума в тот момент, когда ее касался Кловон, и немедленно отшатнулся, когда мою кожу защипало. В другой раз я прервал ее кулачный бой с Дарфордом, и мой голос в ее разуме отвлек Аннику настолько, что ей разбили нос.
Я тренировался вместе с ней, наблюдая во время спаррингов за игрой ее мышц, чувствуя запах ее пота по всей комнате. Даже такой пышущий здоровьем человек, как Анника, уставал намного быстрее, чем рыцарь. Мне было интересно смотреть, как различия между физиологией человека и Адептус Астартес подчеркиваются настолько ярко и однозначно. Считать себя божественным — это одно. Но видеть разницу в сравнении — совершенно иное.
Я также слушал ее размышления об ордосах и их политике. Я слышал ее рассказы о былых зачистках и операциях, которые пошли наперекосяк. От нее я узнал фенрисийские бранные слова и в ответ научил ее множеству способов блокировать удары посохом.
Не раз я мылся с ней и ее группой в общих душевых после тренировок, слепой и глухой к любому влечению, просто наблюдая, как она моет волосы, и слушая байки про ее службу в душных джунглях Вороксиса, где она убивала еретиков, которые высыпались из приземлившегося корабля вольного торговца.
— Дичь какая, — заявила Кхатан, разглядывая меня, пока я мылся, добавив, что мое возвышение в рыцарство было «большим срамом». Несколько месяцев спустя Кастор объяснил мне значение ее слов, хотя я так и не понял всей соли шутки.
Инквизитор Ярлсдоттир охладела ко мне после Армагеддона, что лишь усиливалось ее природным упрямством. Она была фенрисийкой, а мы стояли на грани войны с ее верховным королем. Кроме того, она являлась инквизитором. Она ни перед кем не отчитывалась.
Этой ночью я решил, что она отчитается передо мной.
Но, несмотря на связывавшие нас узы, была одна вещь, которую я совершенно не ожидал увидеть внутри.