Ага, мертвую зато, - бурчит Фелиппе.
Уж лучше мертвую, чем…
Я понял. Северус, я, правда, не знаю. Сюда не должен был никто проникнуть. И в последнее время здесь никого не было, кроме моего друга, тебя и меня. И я не верю, что он мог бы иметь какое-то отношение к этому. И не говори, что он съехал от меня очень вовремя!
У меня вырывается стон.
Северус, ты не понимаешь! Мы с ним из одного рода! Если бы он посмел замыслить что-то против меня, его бы настигло семейное проклятие, а он слишком хорошо с ними знаком.
Где-то я уже это слышал…
Так, через три часа принимаешь бальзам для горла. Потом, еще через двадцать минут - бальзам для желудка. Сможешь принять сам? Или мне заглянуть?
Я смогу.
Точно ли? – смотрю ему в глаза.
Он отвечает мне серьезным твердым взглядом. Легонько касаюсь пальцами его подбородка. Он не высвобождается.
Поцелуй меня.
Внутри от его просьбы все вздрагивает. Так щенок, которого мы с мамой подобрали однажды на улице, выпрашивал корм. Против ожиданий, даже отец не стал ругаться и разрешил его оставить, с условием, что Колин будет жить в моей комнате. Потом мы его все-таки отдали бабушке, потому что гадил он невыносимо, а потом он подрос и сбежал… Пожалуй, я все-таки вернусь сюда еще раз перед тем, как отправиться в Хогвартс.
Я наклоняюсь над Фелиппе, осторожно провожу языком по треснувшей губе, зализывая ранку. Его язык, на котором ясно чувствуется кисловатый вкус желудочного бальзама, на секунду встречается с моим. Отхожу к окну и смотрю в него, пытаясь унять сердцебиение. Уже почти темно, а в спальне ярко горят лампы, так что за пыльным стеклом ничего не видно, только мое собственное отражение: лицо, еще более землистое и уродливое, чем всегда, да вдобавок измученное. А Альбус даже головы не поднял от «Трансфигурации сегодня», когда я попросил у него думоотвод…
Анабелла при виде меня испуганно отступает вглубь комнаты.
Что он натворил? – спрашивает она, теребя пояс некрасивого и, судя по воротнику, не совсем чистого халата. Волосы ее явно не расчесывались несколько дней, да и в большой, некогда нарядной гостиной повсюду бардак. Пахнет чем-то приторным, то ли разлитыми духами, то ли раздавленными цветами, из тех, что используются для афродизиаков. Портреты предков на лестнице завешаны плотной холщовой тканью, из-под которой раздается храп. Тусклые желтоватые лампы с освещением гостиной не справляются, и темнота в дальних углах кажется зловещей.
У меня с собой как раз думоотвод, - говорю я тихо. – Так что я тебе сейчас это покажу.
Я же чувствовала, что что-то не так! – восклицает она со злостью. – Еще с января! А он на письма не отвечает!
Чувствовала? Вот как? Чувствовала, значит. Единственный сын не отвечает на письма, а тебе и в голову не пришло написать его декану.
У меня сова сдохла, - отвечает она.
И?
Северус, что и? – храп на портрете резко обрывается, и молчание в гостиной становится угрожающим.
Это отец, - шепчет Анабелла, беря меня под руку, - он вечно прорывает оглушающее заклятье. Пойдем в другую комнату.
В соседней гостиной царит такое же запустенье, а воздух еще более спертый, с привкусом дешевого сигаретного дыма. На диване – пара подушек, скомканный плед в темную желто-зеленую клетку и налезающие друг на друга книжки в мягких обложках. Свет здесь яркий, и я наклоняюсь и читаю имя автора – Барбара Картленд. Маггловские любовные романы!
Не теряя ни секунды, распахиваю заклинанием окно.
Что ты делаешь? – обиженно восклицает Анабелла. – Холодно же!
Потерпишь, - обрываю я, и указываю в угол: – Это что?
Телевизор. Ты никогда не видел телевизора?
Видел, но что-то не припомню, чтобы они работали в домах волшебников.
Поток ветра, врывающийся в комнату, поднимает вокруг нас горы пыли, но на телевизоре ее нет.
Мне… гхм… Эйвери его наладил. Его бабушка теперь тоже его смотрит. Там такие сериалы, они… Ты только Блейзу ничего не говори, ладно? А то он меня убьет - вечно носится с этими идеями о том, что чистокровные не должны использовать изобретения магглов…
Сериалы, значит. Вернется Лорд, сожрет Эйвери вместе с бабушкой и сериалами. И с романами Барбары Картленд в придачу.
От Анабеллы несет коньяком.
Где твои эльфы, тролль тебя подери?!
Она пожимает плечами:
– Где-то здесь.
Тогда какого хрена ты живешь в помойке?!
Северус, не кричи на меня, - хрипло говорит она.
Я беру ее за плечи и встряхиваю. Анабелла пытается вырваться, но я все же сильнее.
Пусти! Что ты понимаешь?! Тебе никогда не понять, что это такое, когда твои мужья умирают на твоих глазах! Когда из года в год, что бы ты ни делала, ты получаешь одно и то же дерьмо, и нет никакой надежды! – кричит она.
Мне не понять, - говорю я, не отпуская ее. – Мне ни хера не понять, как мать, зная, что с ее сыном что-то не так, может… - мой взгляд падает на резной флакон с темно-зеленой жидкостью, стоящий на столике справа от дивана. – Зелье забвения, вот оно что…
Не трогай! – вскрикивает Анабелла, но с помощью беспалочковой магии я успеваю швырнуть флакон об стену раньше, чем она дотягивается до него. Островная магия Анабеллы беспалочковая и есть, и, оттолкнув меня, она пытается собрать жидкость, колдуя руками. Однако пара Эванеско, направленных на обои, решает исход раунда в мою пользу.
Взгляд у Анабеллы такой, что впору выставлять щитовые чары.
Блейз.
Имя, способное привести ее в чувство, падает между нами лучшим разделительным барьером.
Она застывает и опускает руки. Я выставляю думоотвод на стол, снимаю с чаши защитную пленку, вытягиваю из виска серебристые ниточки воспоминаний. Пока Анабелла смотрит их, навожу порядок в комнате – убираю огрызки яблок, кости с тарелок, составленных на стол у двери, заплесневевшую жидкость из чашек. Призываю оставшиеся флаконы зелья забвения, запрятанные по всему дому. Они влетают в раскрытое окно. Интересно, сколько стекол поразбивалось по дороге?..
Судя по запаху, который сам по себе уже производит расслабляющий эффект, зелье сварено очень качественно, по самому сложному рецепту. Розовую канангу, магическую версию иланг-иланга, вообще трудно с чем-то сочетать, малейшее отклонение в пропорциях ингредиентов ведет ко взрыву. Не удивлюсь, если это зелье - работа покойной девчонки Уэнделл. Срок хранения у него, к сожалению, долгий, до бесконечности. А самая большая опасность его – в отложенном эффекте привыкания. Человек может принимать его год, и два, и не чувствовать зависимости. А потом он просто превращается в тень самого себя.
Судя по тому, что глаза Анабеллы еще не ввалились, а радужка не пожелтела, она, по счастью, принимает зелье не так давно, всего несколько месяцев, и главное сейчас – убрать его источник.
Поднимая голову от думоотвода, Анабелла едва ли замечает, что в комнате что-то изменилось. Беспалочковым заклинанием она убирает занавеску от окна и встает на его фоне, раскинув руки. Лампа в комнате гаснет, и в свете уличного фонаря Анабелла, даже при маленьком росте, выглядит устрашающе. Потоки магии обвиваются вокруг нее, распускают волосы, халат соскальзывает вниз, обнажая стройное крепкое тело. Язык, на котором она произносит заклинания, певуч и приятен, и только темная энергия, наполняющая комнату клубами черного дыма, и старательно обходящая меня, выдает характер колдовства.
Что ж, это не лишнее – проклясть его, думаю я. Особенно если она догадалась, кто это. Хотя, он ведь не оставляет следов. Он все продумывает. Черт!
Стой! Анабелла, стой! – кричу я, выплескивая силу. Голубые потоки волнами устремляются к темной клубящейся массе, сминают ее рисунок, и тут же, превращаясь в настоящую воду, окатывают нас ледяным дождем. Я бросаюсь к шатающейся Анабелле, хватаю ее, пытаясь устоять на ногах и одновременно утихомирить магию. Вытаскиваю Анабеллу в гостиную, здесь на полу – тоже вода, и, кажется, она продолжает прибывать. Перестарался...