Потом я опять бродила по лабиринту комнат, пытаясь найти свои вещи, а ещё лучше выход, чтобы уйти из этого страшного места. Дальше помню, что нашла какой-то старый стол среди реквизита и прочей рухляди.
Этот стол был также завален старыми вещами: рваными сумками, париками, перчатками, зонтами. Среди прочего были бижутерия и несколько драгоценностей; особенно меня привлекло очень красивое бриллиантовое колье.
Я как будто обезумела – схватила первую попавшуюся под руку сумочку и начала туда складывать эти драгоценности.
В этот момент меня нашли парни, которые гнались за мной до этого, они снова меня настигли. Вид у них был зловещий, угрожающий, они больше не улыбались и не шутили, не пытались притворяться. Вместо одежды на них были лохмотья, волосы мокрые, по телу вперемешку с грязью струился пот, кожа полопалась, местами обнажая кости, из ран сочился гной.
Я снова улетела от них, направляясь куда-то вверх, и выронила сумку. Летела так быстро, что захватывало дух. Долетела до открытой местности, очень напоминавшей мне ту низину возле свалки, которую я видела в другом сне, на окраине Арля.
Вдалеке я увидела людей, хотела позвать их на помощь, но меня что-то насторожило. Эти люди – мужчины и женщины – тоже были одеты в рваньё, они шли как сомнамбулы, будто не разбирая дороги. Я пошла за ними и через какое-то время смешалась с толпой.
Поблизости, на руках у женщины, завыл пёс, и его хозяйка, будто бы очнувшись, спросила мысленно: «Среди нас кто-то живой?».
Мне стало страшно, я мысленно повторяла: «Простите, простите», а хозяйка собаки равнодушно отвернулась от меня и пошла дальше.
Чуть поодаль несколько людей, отделившись от толпы, начали подпрыгивать высоко, словно собирались взлететь, но у них это не получалось, и они просто прыгали, как гигантские лягушки, поднимаясь в пружинистых прыжках на пару метров над землёй. Это было ужасающее зрелище, и я решила от них улететь.
В полёте я заметила, что лечу не как обычно в своём другом сне – тяжело, медленно и с большим усилием, а как-то легко и стремительно, поджав при этом ноги.
Через какое-то время я снова на опушке леса увидела тех парней из мюзикла. На этот раз их было двое: один из них – тот певец, который пел для меня, а другой – его приятель. Они меня схватили, и я поняла, что это конец.
Парень замахнулся на меня шприцем, наполненным мутной жидкостью, я увернулась, и он попал сам в себя. У второго тоже был шприц, я его выхватила и воткнула в него.
Он почти сразу сник, а я почувствовала, что они ослабили хватку, и вырвалась, но, как только мне это удалось, парень второй рукой воткнул в меня другой шприц.
Тут он упал без сознания, а я полетела прочь. Чувствуя, что слабею, а ноги начали неметь, я стала снижаться, рухнула на землю и проснулась».
Когда Ивонн закончила наговаривать на диктофон и вернулась в реальность, она осознала, насколько подробно смогла вспомнить своё сновидение – в мельчайших деталях.
Оказавшись снова в тишине, она промотала запись на диктофоне, чтобы её прослушать. Было странно слышать свой голос в динамике телефона, её это ввело в необычное оцепенение.
Уже наяву страх снова сковал Ивонн так, что она не могла пошевелиться. Сегодняшний сон был гораздо более жутким, чем тот, привычный. В нём не было демона, но там были обычные люди, как многие из тех, с кем Ивонн общалась каждый день. И почему-то ей показалось, что они несут в себе гораздо большую опасность.
Ивонн осенила мысль, что эти служащие театра специально прятали вещи зрителей, чтобы убивать и грабить их хозяев, и все вещи, которые там находились, оставались от этих убитых людей, а все, кого она там встретила, были мертвы.
Глава VIII
Филип
«Я, наверное, никогда не стану врачом, это не для меня, я ленив, я боюсь вида крови, люблю прогуливать занятия, не люблю, не умею и не хочу общаться с людьми, меня выворачивает от вида любых жидкостей и выделений человеческого организма. Какого чёрта я тут вообще делаю, зачем я попёрся в эту профессию?» – так думал студент первого курса медицинского факультета Филип Мартен.
Двадцатью годами позже, работая в частной клинике на должности хирурга, он рассуждал: «Если человек хочет, чтобы во время операции по удалению его желчного пузыря в операционной звучал скрипичный концерт Баха, даже если он сам находится в отключке и ни хрена не слышит, но у него на этот случай припасена пара тысяч евро, то пусть хоть сам чёрт играет, мне всё равно, я удалю его грёбаный пузырь не хуже. В конце концов, имеют право».