Инженер руки мне сжал, трясёт со всей дури, глаза горят, прямо маньяк натуральный. Видно, прижало его, аж сил нет.
Вот так дела! Всё страньше и страньше.
— Послушайте, господин Краевский, — говорю, а сам незаметно пытаюсь его руки перехватить. Чтобы не убежал. — Никто вас не уволит. Я поручусь за вас. Я теперь важное лицо при государе. Не бойтесь…
На секунду он поверил, в глазах показалась надежда.
— Тогда отпустите, — сказал хрипло, — скажите в участке, что ошиблись. Что не узнали убийцу. Я уйду и всё.
— Простите, не могу.
Ну да, конечно, отпусти его. Мне и так не верит никто без детектора лжи, то есть эльфийки Эннариэль. И что я скажу? Был преступник, но я его отпустил, потому что он честный человек? Плакал, домой просился? Ищи дурака.
Инженер дёрнулся — я удержал.
— Иуда! — каркнул он. — Ты такой же, как все! Продажная шкура.
Вцепился в меня, как клещ, оскалил зубы, оттолкнулся обеими ногами и кувыркнулся через парапет. Прямо в реку.
Я попытался зацепиться, но скользкий, обледенелый камень выдернулся из-под ног. Мы вместе ухнули вниз.
Удар, страшный треск и хруст. Сломался лёд. Хлынула вода, и сразу — жуткий холод. Я забарахтался, стало тяжело, очень тяжело. Шуба, одежда, ботинки как гири, тянут вниз. И самая тяжёлая гиря — инженер Краевский. Вцепился мне в руку, не отпускает. Тянет на дно.
Свободной рукой хватаюсь за край льда — он ломается. Знаю, чтобы выбраться, надо лечь плашмя на лёд, раскинуть руки и тихонько отползать от края полыньи. Как в инструкциях по спасению утопающих написано. Чёрт, не могу. Какой там край! Дышать не могу, рёбра сдавило, как клещами.
В глазах темно, только молотки в голове грохочут — бам! Бам! Бам! Холод жжёт огнём.
Всё, не могу больше… Сейчас вода зальёт горло, хлынет в лёгкие… и конец.
Тут что-то вспыхнуло, как будто внутри зажглось маленькое солнце. Прямо между ключиц, где талисман, подаренный эльфийкой.
Чёрная вода осветилась, я увидел через сжатые веки извилистое, всё в бороздах и рытвинах, речное дно. Из мохнатого ила торчат обломки брёвен, какие-то камни, скалит зубы человеческий череп… Вот ещё один, лошадиный…
Подо мной болтается светящийся человечек — прицепился к руке, дрыгает ногами. Свет его красный, злой. В самой середине человека пульсирует огненный комок, как сердце, светит зелёной злой тоской.
«Отпусти!» — гремит голос прямо в голове. «Отпусти!»
Кто это крикнул? Тот, что тянет меня на дно, к скелетам? Или это я кричу?
«Разожми руку!» — грянул голос.
Зелёное сердце внутри человека сжалось и лопнуло. Смешалось с красным, накатилось жгучей волной. Амулет у меня на шее жадно впитал эту волну и засиял невыносимо — золотым и синим.
Меня припекло так, что кажется вода вокруг вскипела, превратилась в кипяток. От талисмана по телу растеклась кипящая лава. Судорога отпустила, я разжал руку — пальцы инженера легко выпали из моих. Погасшее тело стало опускаться вниз.
Я забарахтался, забил руками по воде, выскочил на поверхность. Изнутри всё ещё жгло раскалённое солнце.
Рывок, руки раскинуть, плашмя на лёд, ползти, ползти…
Ползу, страшно медленно, позади хрустит и трескается лёд. Шуба тянет назад, я извиваюсь, она кое-как отцепляется. Выбираюсь из неё, как змея из старой кожи. Стало легче.
Кто-кричит, или мне кажется? В ушах шумит, шуршит лёд.
— Вот он! — крикнули надо мной. — Тащи! Давай верёвку!
Солнце внутри стало бледнеть и вдруг погасло, как выключили. Сразу стало холодно, мокро и страшно.
Что-то обхватило, стянуло, потом дёрнуло. Я вцепился в верёвку, кажется, пальцы хрустнули, как сосульки.
— Тяни!
Меня проволокло по льду. Голова стукнулась о камень.
— Дмитрий Александрович, вы живы? Дмитрий Александрович!
Знакомый голос, только не могу вспомнить, чей. Захотел что-то сказать, но не смог. Нет у меня ни рта, ни горла — не чувствую.
Потом рвануло, перевернуло, в глаза ударил свет, и внутрь пролился жидкий огонь. Вот оно, горло!
Это что, черти меня жарят в аду, заливают в глотку расплавленное золото?
— Кха… Кха… Твоюждивизию!
— О, живой! — обрадовался кто-то. — Поднимай!
Земля качнулась и ушла вниз.
***
Коляску качало на поворотах. Извозчик ухал и щёлкал кнутом. Народ разбегался в стороны. Мы мчали в клуб.
— Повезло, — мой кузен Кирилл протянул фляжку. — Пей. Счастье, что я рядом оказался. Сейчас бы раков кормил на дне.
Его личный слуга неторопливо сматывал тонкую верёвку. Верёвка блестела от намёрзшего льда. Мне сперва показалось, что она светится. Я моргнул, свечение пропало. Слуга смотал верёвку в плотный жгут и сунул в поясной кошель.