— Позвольте, юноша, вы сказали — инженер Краевский?
А это какой-то пожилой дядька — в строгом сюртуке, на глазу пенсне, бородка клинышком, животик сытый. Выбрался из крайнего дивана, что у окна, ко мне подступил, глаза так и моргают:
— Я не ослышался, вы сказали — Краевский?
— Знакомый ваш? — спрашиваю.
Тут мне лакей одежду принёс. Я кальсоны натягиваю, а дядьке хоть бы что, всё ближе подступает. Сразу видно, волнуется:
— Алексей мой бывший студент. Позвольте представиться — Лобановский, ректор института железнодорожников.
Так-так, не про него ли мне инженер говорил, перед тем, как в речку прыгнуть? Что Лобановский ему велел дело замять?
На ловца и зверь бежит…
— Так он жив? — ректор спрашивает.
— Нет. Утонул.
Лобановский пенсне с глаза стащил, давай протирать, а у самого руки трясутся. Со стороны незаметно, но я-то вижу.
— Ах, какое горе, какая беда…
— Ещё какое, — говорю. — Для вас особенно. Он мне так и сказал перед смертью.
Дзыньк — у дядьки ректора пальцы дрогнули, пенсне на пол упало. Ректор рот раскрыл, на меня уставился.
А я мундир офицера полиции застегнул, ладонями по бокам провёл, оправил. Лакей мне щёточкой по плечам да по спине помахал, сдул пылинки.
— Красота, ваше благородие! — бормочет. — Как на вас пошито!
Я глаза скосил на погоны — ничего себе. Был Димка Найдёнов коллежский регистратор, потом стал губернский секретарь. Считай, поручик, не меньше. А сейчас на мне погоны капитана. Это кто же в клубе такой мундирчик забыл?
— Не извольте сомневаться, мундир настоящий, — говорит Василий, слуга. — Господин капитан клубу долг отдали, расплатились по чести.
Интересные тут у них порядки… Что такого этот неведомый капитан натворил, раз мундир отдать пришлось? Это ведь не шутки. За такое можно и загреметь в сторону Сибири со свистом.
Слуга как будто мысли мои услышал, сказал:
— Дела клуба — остаются в клубе. На то и знак над дверьми.
И кивнул наверх. Я глянул — и правда. Над косяком знак нарисован, в виде глаза. Глаз в круге, круг косой линией перечёркнут.
Пригляделся я повнимательней и увидел, что под рисунком, под штукатуркой, прямо в кирпич камень вделан. Размером с теннисный мяч, но не круглый, а как будто на берегу кусок гальки нашли, рукой обтёрли, да так и замуровали в стенке.
Амулет. И сильный. Снаружи, за штукатуркой, его не видать, но все другие обереги глушит — моё почтение. Интересно, его все видят, или только я?
— Господин… э-э, Дмитрий… Дмитрий Александрович, — ректор меня за руку взял, волнуется. — Позвольте с вами поговорить тет-а-тет. О покойном Алексее. Мне, как его коллеге, необходимо — для составления некролога. Пройдёмте вот сюда…
И за рукав меня тянет.
Ага, клюнула рыбка! Ладно, полиция тут, видать, не торопится по вызовам бегать. Может, успею.
Прошли мы с ним в двери, вышли из курительной, попали в буфетную. Ну, какая буфетная, целый банкетный зал. Сразу видно, богатый клуб, с размахом.
— Только побыстрее, — говорю, — ближе к делу. Мне некогда.
Это чтобы не мялся, а сразу к делу перешёл. Видно, что господин ректор лишнего говорить не хочет, но надо. Ясное дело, боится.
— Предупреждаю — мне всё известно! — говорю. — Мне Краевский всё рассказал, как на духу.
— Зачем же вам я?
— Вот вы мне и скажите. Я человек не злой, понапрасну людей губить не желаю. Если вас заставил кто, принудил…
Ректор пенсне в глазницу вставил, спрашивает:
— Вы правда государев сынок? Кирилл сказал, ваша мать — госпожа Иллариэль.
— Правда.
Ректор вздохнул с облегчением:
— Ну что же… Передайте государю — я Алексея Краевского на убийство не толкал. Я добра ему желал, только добра… Когда его за участие в кружке поймали, заступился, сказал — лучший студент. Он и правда лучший… был. Такие статьи помогал готовить к печати, такие работы… одно слово, голова!
— Ближе к делу, господин Лобановский. Кто для вас диссертации писал, мне без разницы. Кто велел вам дело замять о диверсии? Имя, фамилия, должность?
Ректор побледнел. Стал пенсне протирать.
— Вы же понимаете… — бормочет, — если диверсия, это скандал. Разбирательство. Ежели бомбисты, особенно с инородами вместе, так совсем худо… Нам, железнодорожникам, прямой убыток.
Вспомнил я тут слова Митюши, когда он бомбу динамитную поджигал. Говорю:
— Что значит — губернию нужно закрыть?
Ректор вздрогнул, глаза вытаращил. Спрашивает:
— Это вам Алексей сказал?
— Отвечайте.