Вышел я на лестницу, к нам девица кинулась, дочка ректора.
- Дорогая моя, я же просил, успокойтесь, - Сурков ей говорит. По плечику её погладил, повторяет: - Езжайте к родным, к матушке. Здесь вам делать нечего.
Пожилой сыщик то же самое:
- Успокойтесь, прошу, поезжайте к матушке. Хотите, выделю провожатого?
Короче, всем на девицу плевать.
Я говорю:
- Прошу прощения, мы не представлены. Как ваше имя?
Девица ко мне повернулась, глазами похлопала, отвечает:
- Настасья Ипполитовна я.
- Настасья Ипполитовна, вам есть куда пойти?
Она кивнула, говорит:
- У меня есть жених… Но я не хочу туда. И к матушке ехать боязно, она в таком горе…
И давай всхлипывать.
Ну, я её за руку взял, пальчики ей пожимаю:
- Хотите, провожу вас? Матушку вашу успокоим, заодно с ветерком прокатимся, вам легче станет.
Знаю, что гад я последний, девице глазки строю. Не успокоить её с матушкой хочу, не прокатить с ветерком. Мне надо в деле разобраться.
Девица на меня поморгала, слёзы свободной рукой утёрла, улыбнулась даже.
- Конечно, господин…
- Дмитрий. Дмитрий Александрович, к вашим услугам.
Слышу, за моей спиной Сурков фыркнул. Пожилой сыщик головой покачал, эдак одобрительно. Сказал:
- Так я ловлю вас на слове, господин капитан. Обещались помогать в меру сил.
Я кивнул ему — типа, да, помню.
Потом взял барышню под ручку и повёл вниз по лестнице — ловить извозчика.
Глава 21
До службы мы с девицей Настасьей докатили с шиком. У неё коляска внизу оказалась, с собственным кучером. Да ещё горничная в придачу, или как их там называют. Короче, личная прислуга. Мы по лестнице когда спустились, к нам эта горничная кинулась: ах, ах, барышня, как вы, как там?!
Тоже типа в горе, слёзы утирает, но не слишком. Кучер давно ждёт, тоже весь печальный, отвезёт куда скажете, барышня, а хозяину вечная память и земля пухом.
И в меня глазками стрельнула.
Так что забрались мы втроём в личный экипаж господ Лобановских и покатили с ветерком.
Пока ехали, барышня Настасья маленько успокоилась, и всё мне про себя рассказала. Ну как не рассказать, когда симпатичный офицер за руку держит и в глаза смотрит?
Батюшка раньше был весь из себя важный, но добрый. На службе горел, за студентов душой болел, и всячески в науку старался. Короче, не отец, а золото.
Вот только в последнее время мрачный стал, по ночам бумажки какие-то смотрел и ходил из угла в угол. А потом и вовсе испортился — запретил барышне, дочери своей единственной, с любимым человеком встречаться. Нашёл ей жениха богатого, знатного, и слово ему дать принудил.
Тут Настасья опять разрыдалась. Горничная вздохнула — сочувственно.
Стал я спрашивать, с чего это батюшка такой вредный стал. Но сначала про жениха пришлось выслушать, чтобы совсем уж деревом себя не показать. А женишок-то Алексеем Краевским оказался, тем самым, что недавно в речке утоп! Ёлки зелёные… Чего уж удивляться, что барышня вся опухшая, в слезах и платье чёрного цвета. Будто заранее знала, что папаша ласты склеит.
Так вот, познакомились они с Краевским, когда он студентом ещё был. Любовь-морковь, записочки, стишочки в альбом, прогулки по набережной… А потом папаня озверел и дело это прекратил в одночасье. Сказал, что Краевский ей не пара, что он репутацию свою подмочил с народовольцами. И что жениха ей получше нашли, сынка графа Бобруйского, и что дело это решённое.
О как. У покойного ректора губа не дура была. Сынка графа заполучить, да ещё с пакетом акций в придачу. Понятно, откуда такая пачка ценных бумаг в сейфе оказалась…
А что, говорю, женишок-то хорош собой, в общении приятен?
Настасья аж на сиденье подпрыгнула. Какой там хорош, урод настоящий, мерзкий тип, в детстве кошек мучил и бабочкам крылышки отрывал! Вот! А папенька заст-аави-и-л…
И опять в слёзы.
Ну понятно, сынок графский видать такой себе оказался, мажорчик избалованный. А бедный студент Краевский от бати отставку получил. Заплачешь тут.
А что за бумаги папаша по ночам смотрел?
Ой, не знаю, говорит, какие-то акции, чертежи железной дороги, паровозы новые… Да всё ругался, что наши могут, а не хотят. И что дорога железная нужна очень, а всем плевать на то. И что работать некому, инороды ленивые твари. Что локомотивы свои можно делать, вот только завод построим и дело пойдёт. И что земля вокруг путей дорогая — как будто драгоценными камнями выложена.