Мы остановились, тоже послушали.
Ну такое. Я в этом деле не очень, может, модно так. Только не понял ничего.
Поэт слез с тумбочки, ему похлопали. Другой забрался. Этот руками размахивать стал, про любовь кричит, аж надрывается. И как у него горло не охрипнет?
Этому больше хлопали, браво, кричат, бис!
Ну точно — модно.
Великая княгиня говорит:
— Это прекрасно! Что скажете, Дмитрий Александрович?
Я плечами пожал, отвечаю:
— Не знаю, не знаток.
— Так стихи не для того, чтобы знать, — встряла одна из девиц. Видно, поэтесса здешняя. — они для того, чтобы терзать сердце!
— Вот именно, — пищит другая, — поэзия для впечатлительных душ!
А поэт встал в третью позицию, надулся:
— Вы, должно быть, чувств не имеете.
— Пока что терзают только мои уши, — говорю. — Вот и все чувства.
Ну а чего они? Гонят какую-то муть, а я чёрствый. Сами такие.
— Да ты сам попробуй! — крикнул поэт. — Много вас таких, как моськи, лаете!
Елизавета Алексеевна мне на ушко шепнула:
— Не тушуйтесь, Дмитрий. Порвите их! Я за вас болеть буду.
И улыбнулась как русалка.
У меня аж внутри всё в узел скрутило, так близко она ко мне наклонилась.
Полез я на тумбу. Все на меня уставились. Блин, что сказать-то? Я же за всю жизнь два стишочка написал, и то в третьем классе. А, ладно!
— Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.
Все затихли, удивились. Слушают. Я дальше жгу. Это ведь не плагиат — поэт даже ещё не родился.
— … Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле, —
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома…
Одна из девиц всхлипнула. Другая стала сморкаться в платок.
— …Я раньше думал —
книги делаются так:
пришел поэт,
легко разжал уста,
и сразу запел вдохновенный простак —
пожалуйста!
А оказывается —
прежде чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая —
ей нечем кричать и разговаривать… © В. В. Маяковский, Облако в штанах
Я закончил — тишина. Потом кто-то хлопнул в ладоши — великая княгиня. И все как начали орать и хлопать. Ногами стучат, кричат, аж уши заложило.
Девицы ко мне бросились, стали руки пожимать. Приглашать в свой кружок.
Поэт, который свои стихи орал, лицо скривил, говорит:
— Чушь какая-то. Бред. Так любой сможет.
— Ну так смоги, — отвечаю. — Творческих успехов!
Поэт аж перекосился весь. Девицы, что рядом с ним стояли, стали его по плечам да по спине гладить, утешать, как маленького.
А мы пошли дальше.
— Это правда ваши стихи? — великая княгиня спрашивает тихонько.
— Нет. Я их давно где-то слышал, не помню, где.
Она вздохнула:
— Вы такой честный. Могли хотя бы разок притвориться.
И не поймёшь — шутит или в самом деле огорчилась.
— Не могу, Дар мешает, — говорю ей. — Так и тянет всех на чистую воду вывести.
— О! Так это Дар? От этого вы такой резкий? — великая княгиня меня за руку взяла, за собой потащила. — Идёмте! Я знаю, как вам помочь.
Протащила меня через несколько комнат. Статс-дамы за нами еле успевают, торопятся, юбки подобрали, пыхтят. Остановились мы — в салоне музыканты играют. Юные таланты, сразу видно. Кто стоит со скрипочкой, кто сидит за арфой. Кто на клавишных бренчит. И так у них душевно выходит, хоть садись и подвывай.
— Вальс! — великая княгиня вышла на середину комнаты. — Вальс, господа! Мажор, три четверти!
Музыканты мигом переобулись — скрипач вышел вперёд, флейтист продудел одну ноту, пианист пробренчал по клавишам. Трубач вывел звуком загогулину.
Тут же ещё гости набежали, из других комнат. Художницы, поэты, ещё какие-то чуваки в смешных сюртуках. Наверно, артисты. Статс-дамы оживились. Слышу, дама какая-то радуется: ах, как прелестно, шарман! Наконец-то танцы!
Так что скоро у нас дискотека началась, с живой музыкой. Налетели поэты, расхватали девиц-художниц. Давай танцевать по кругу, аж юбки развеваются.