Слышу, в дверь колотят. Голос надзирателя:
— Господин капитан! Скорее! Арестант помирает!
Я затянул ремень поплотнее. Оправил мундир, вышел из архива, прикрыл дверь. Ну вот. Началось.
Прибежал в карцер, там дверь открыта, внутри ещё надзиратель и полукровка Ксенориэль. Стоят, над телом Ворсовского наклонились.
Я подошёл, смотрю — картина маслом. Лежит бедолага, с виду мертвее мёртвого. Руки скрючены, ноги поджаты, голова запрокинута, открытый рот чернеет. Жуть.
Наклонился я тоже, думаю — как бы и правда не помер Ворсовский. Может, я оберег лишнего подкрутил? Или амулет у него на теле слишком сильный.
Мне ведь Сурков когда этот амулет дал, посмотрел я на него, и что-то стрёмно мне стало. Неприятно в руках держать. Камушек, видать, с подвохом, а разбираться некогда. Сунул я его незаметно, куда положено, а душа не на месте. Так что, похоже, пока в архиве возился, амулет подействовать успел.
Присел я над арестантом, положил пальцы на шею, где пульс должен быть. Нет, не чувствую. Сработал амулет. Так что теперь без специальных приборов, которые у докторов имеются, и не заметишь, что человек живой.
Пощупал я ещё разок пульс у Ворсовского, потрогал его везде с умным видом. Выпрямился, говорю:
— Эх, проглядели! Помер арестант. Тащите в покойницкую.
Надзиратели вздохнули, лица скорбные сделали. Полукровка Ксенориэль на коленки брякнулся рядом с телом и давай трясти его.
— Нет, не может быть! — кричит. — Живой, живой, подлец! Притворяется!
Даже надзиратели на него уставились. Мол, ты чего, чувак, над трупом прыгаешь?
— Оставьте тело в покое, любезный, — приказываю. — Сказано — в покойницкую, значит, в покойницкую.
Не хватало ещё, чтобы он камушек амулета на теле заметил.
Ксенориэль на ноги поднялся, озирается, аж трясётся весь. Понятное дело, это же ему прямой убыток. Недоглядел, промашку допустил. Теперь из жалованья вычтут. Досада!
Глянул на меня злобно, но не сказал ничего. Субординация не позволяет.
Потащили мы тело Ворсовского в мертвецкую. Орк-надзиратель пришёл, помог положить покойника на ледник. Прикрыли мы его дерюгой, оставили в уголке лежить.
Я дождался, пока все выйдут, кроме орка, снял с пояса флягу. Говорю:
— Вот, возьми за старание. Жалованье у тебя небольшое, служба тяжёлая. Мёрзнешь здесь, небось. Хлебни за упокой души раба божьего…
Фляжку эту мне опять же Сурков дал. И правда — подготовился, жучила. Сказал, там снотворное. Чтобы не мешал никто нашему делу.
Орк помялся, взял фляжку. А я двинул к выходу — воздуха глотнуть. Да поглядеть, не едет ли чёрный экипаж. Как уговорено.
Вышел, а время уже позднее. Темнеет. Тут ещё Зубков выскочил, весь взъерошенный, с сигаретой в зубах. Меня увидел, чуть не подавился. Отвернулся, типа — знать тебя не знаю. Спичкой по коробку зачиркал, сломал. Вторую достал, тоже сломалась. Руки дрожат, от злости и усталости. Так и не закурил, ушёл. Совсем ушёл, к себе подался.
Постоял я ещё, хотел вниз спускаться, покойника подготовить, вдруг смотрю — едет. Что-то рано. Уговор был, что приедут, когда совсем стемнеет. Но кто их там знает, может, это считается темно.
Вот чёрная таратайка ближе подкатила. Да это та самая чёрная карета, что знатных эльфов возит! Ничего себе, какие покойникам здесь почести. Или может, Сурков ради дела расстарался?
Карета подъехала ближе, остановилась. Из окошка сказали:
— Быстрее, несите ящик и тело!
Голос незнакомый, но мне плевать — бежать надо.
Кинулся я вниз, в покойницкую.
Вбежал, метнулся в комнатушку, где надзиратель орк обычно сидит. Вижу, сидит, голову на руки положил, храпит вовсю. Отлично.
Метнулся в покойницкую. Там на крайнем столе, у выхода, ящик с покойником лежит. Тем самым, что в мумию превратился.
Я вытянул с полки два мешка. Один раскрыл, стал туда мумию заталкивать. Чёрт, скорее! И зачем я орку зелье сонное дал? Сначала надо было заставить его покойника в мешок засунуть. Орки соображают плохо, он и не понял бы, что творится. Даже спрашивать бы не стал. Возись теперь…
По-быстрому я сухие чёрные ноги с крестцом в мешок затолкал, и вдруг — хрусть! Позвоночник у мумии треснул, пополам развалился. В мешке лежат ноги, а у меня в руках рёбра на позвонках и черепушка остались. Черепушка отвалилась от позвоночника, качнулась, и со стола — бряк! Блин, да что ж такое…
Кое-как я куски мумии собрал, затолкал в мешок. Оттащил к леднику, разложил по столу в виде трупа, типа, это Ворсовский тут. Дерюгу с тела арестанта стянул, на мумию набросил. Сделано!