— Место укромное, — отвечаю. — Да и куда ещё ящик с трупом тащить?
Вижу — не верит. Ясен день, я бы тоже не поверил. На этот случай мне Сурков инструкцию дал. Полезный совет, как с народовольцами говорить надо. Он, Сурков, на этом деле собаку съел.
— Ты не думай, — говорю, — что я такой уж добрый. У меня свой интерес. Если уж бежать, так вместе. Я тебе помог — ты мне поможешь. Словечко за меня замолвишь. Надо помогать друг другу.
Ворсовский вздохнул. Лицо его совсем бледным стало, под глазами тени почернели. Видно, решил что-то про себя. Глянул на меня косо, сказал:
— А зачем кольцо с бриллиантом у тебя на пальце? Для красоты надел? Или ты, гнида богатенькая, так развлекаешься от скуки? Наша кровь и борьба для тебя забава?
Я поднял руку, сделал знак — молчи. Огляделся. Шорох какой-то за печкой. Что-то живое, но не кошка.
Ворсовский от удивления замолчал. Я тихонько повернулся, а сам говорю громко:
— Как сказал принц Гамлет: Тут крысы? На пари — готово! (У. Шекспир, "Гамлет", пер. Б. Пастернака)
Цап! Моя рука метнулась, ухватила что-то живое.
Нет, это не кошка. Я вытянул из-за печки мелкого гоблина размером с хорошего мейнкуна. Гоблин вцепился мне зубами в рукав, как клещ.
Я обернулся к Ворсовскому, приложил палец к губам. Типа, молчи, говорить буду я. Тряхнул ушастика:
— Подслушиваешь, зелень мелкая?
Гоблин молча сжал зубы на моей руке. Хорошо, рукав прочный, сукно хорошее, английской шерсти. Фиг прокусишь.
— Отпусти её, — буркнул Ворсовский. — Это ребёнок.
Её? Блин, точно, на ушастике юбка. Сарафанчик из ситцевой занавески. Кофтёнка под ним облезлая, рукава в заплатках. Тьфу, девчонка.
Я тряхнул рукой, ушастик шлёпнулся на пол. То есть шлёпнулась.
— Она всё слышала, — говорю. — Что делать будем?
— Она ребёнок, — сказал Ворсовский. — А мне уже всё равно. Я не жилец. Пускай болтает.
— Эй, ты это брось, — вот же ёлки зелёные. Плохо дело. — Никто болтать не будет. Сейчас я…
Мелкая гоблинка пискнула и закрыла голову ручонками.
— Не надо! — рыкнул Ворсовский. Закашлялся от крика, сказал, а сам хрипит: — Чёрт с ней, всё равно уже!
Они что, думают, я её сейчас под плинтусом прикопаю? Я похож на убийцу?
Ушастик от страха трясётся, беглый арестант за грудь держится, кашляет:
— Плевать, что она слышала. Эта явка всё равно провалена. Раз меня сюда привезли, адрес у полиции в кармане. Можешь везти меня обратно или здесь закопать, я вам ничего не скажу.
Вот гадство. Не хотел этого, но придётся. Я легонько ткнул пальцем в лоб мелкой гоблинке. Сказал:
— Ты ничего не слышала. Ты спала. Потом проснулась и побежала помогать дедушке сторожу. Поняла?
Мелкая зелень кивнула. Мотнулись острые ушки.
— Да, господин, — пропищала. — Я ничего не слышала. Можно мне уйти?
— Иди.
Гоблинка опять кивнула. Метнулась к двери, обернулась, пискнула:
— Он не мой дедушка. Он господин смотритель!
Вжух-х-х — исчезла за дверью.
— Это что, магия? — прокашлял Ворсовский. — Что ты сделал?
— Что надо. Теперь слушай. Этот адрес известен полиции. Сторож — полицейский агент.
— Врёшь, сволочь! — Ворсовский подскочил на лавке. — Неправда!
— Правда. Думаешь, почему мы здесь? Мне велели тебя сюда отвезти. Сказать, что я свой, студент, полукровка, вам сочувствую…
Беглый арестант согнулся на лавке, обхватил голову руками. Пробормотал:
— Сволочь, предатель…
Понятно. Дедок-то — и нашим, и вашим оказался. Двойной агент. Вот почему Ворсовский переживает.
Беглый арестант покачался, покачался на лавке, глянул на меня, глаза дикие. Шепчет:
— От меня всё равно толку не будет. Оставь меня здесь, дождись, пока помру. Потом доложи: так, мол, и так, помер ваш арестант, ничего сказать не успел… Если есть в тебе хоть капля совести…
— Подожди помирать, — я порылся в кармане. Где они… А, вот. — Сейчас, сейчас… Погоди.
В кармане у меня горсть заговорённых камней лежала. Тех самых, что мне Иллариэль насыпала. Дорогие камни, сильные. На крови трёх девушек сделанные. Один из них Иллариэль потратила, чтобы нас спасти.
Я выбрал подходящий камушек, сжал в руке. Представил здорового Ворсовского. Не бледного, побитого, с помятым лицом, треснутыми рёбрами. Другого — крепкого мужика. Как на карточке в личном деле. Когда только поймали и в крепость привели.
Одной рукой камень сжал в ладони, другую ладонь — шмякнул на лоб Ворсовскому.
— Ты что делаешь?
— Заткнись.
Топаз в моей ладони превратился в ледышку. Ледышка тихо хрустнула. Меня будто толкнуло в руку.