Полковник, слушая всю эту информацию, просто кипел от досады и несправедливости судьбы. Пока они с замом всё ещё вошкаются зря, успешная антитеррористическая операция «Маршрутка уже подходила к завершающему этапу. Движение на улице было восстановлено, бомба обезврежена, жертв нет. Блеск! А Чунильский вместе с фигурантами дела уже перебрался уже в отделение полиции.
Пока полковник Щеглов всё ещё куковал на треклятой железке, уже понимая, что упускает свою удачу.
Ну, что тут скажешь — молодец Чунильский. Он не только террористку взял, а даже уже и её подельницу выявил, которая оказалась всё той же героической Саниной. Только странно это — зачем тогда эта Санина панику поднимала и людей спасала? Вроде, в её задачи входило абсолютно противоположное. Короче — тут надо ещё разбираться.
И, самое обидное — полковник Щеглов в этом деле был, как бы, и вовсе не причём. И, похоже, лавры — в виде повышения в чине и других приятных бонусов от начальства — за операцию «Маршрутка» не стяжает. Он был уже почти уверен, что вызов на железку, как и в школу, был ложным. И кого же по итогам этого суматошного дня будут награждать? Конечно же — капитана Чунильского Владислава Богдановича, капитанишку, мелкую сошку. Ну, может быть, ещё начальника районного отделения полиции подполковника Мережкова не забудут. А он, полковник Семён Семёныч Щеглов, руководитель регионального Оперативного штаба, куковавший всё это время на железке, пролетает, как кукушка над гнездом.
И с этим надо что-то делать. Орёл он или кто? Зря, что ль, Щеглову дали такую кличку, когда он участвовал в боевых действиях? Пора исправить этот дисбаланс.
И вот, оставив шебаршать товарняками и шастать по тупикам дальше капитана Жонкина, Щеглов метнулся в отделение полиции Мережкова. Чтобы наконец-таки поучаствовать в антитеррористической операции «Маршрутка». И быть причастным к успешному пресечению теракта, могущего повлечь за собой многочисленные человеческие жертвы. И неважно, что там уже всё до него сделано и сейчас ведётся всего лишь допрос участников и фигурантов этого события. Важно ведь не участие, а присутствие. Для начальства, по крайней мере. А ребят он не обидит.
Сначала Щеглов, конечно, посетил кабинет подполковника Мережкова на третьем этаже, где изучил все документы. А потом уж они вместе направились вниз — узнать, как идут дела у Чунильского?
И попали на… представление.
Подойдя к допросной, они увидели, что за зеркальным стеклом происходит нечто странное:
По комнате на цыпочках, будто балерина, порхала красивая девица с развевающимися длинными волосами. А капитан Чунильский, выставив вперёд руки наподобие зомби, хаотично метался по допросной, заглядывая под столы и стулья.
Мережков, возмущённо выкатив глаза, гаркнул:
— Это ещё что за цы…
Но тут лейтенант, стоящий рядом, неподалёку от стекла, и тоже пребывающий слегка в шоке, подскочил к начальству и, козырнув ещё раз, отрапортовал:
— Лейтенант Тимошин! Разрешите доложить, товарищ подполковник!
— Ну… — недовольно протянул Мережков.
И тот сбивчиво пояснил им происходящее.
Мол, девушка эта — фигурантка дела по теракту, Арония Викторовна Санина. Все обвинения в пособничестве террористке с неё уже сняты. Но во время допроса Санина, мол, заявила капитану Чунильскому, что знает тайные техники пластунов. И что может стать невидимой.
— Да знаем, знаем! — с досадой махнул рукой Мережков. — И что?
Вот, мол, сейчас капитан Чунильский это проверяет. Он сам попросил Аронию Викторовну доказать, что можно стать невидимым.
— Как видите — доказала, товарищ подполковник, — развёл он руками.
— Невидимой? — вытянулось лицо Мережкова. — Так мы её видим!
Лейтенант Тимошин пожал плечами:
— Похоже, глаза отводит.
Щеглов с Мережковым снова воззрилось на происходящее в допросной. И с недоумением наблюдали, как эта самая Арония Викторовна, закрыв глаза, порхала комнате, будто бабочка. И ни разу ни на что не наткнулась. А капитан, пробегая мимо неё с открытыми глазами, ловил лишь воздух. Шоу, чистое шоу!
Щеглов ещё какое-то время изумлённо понаблюдал за этим, а потом, не выдержав, заржал. Мережков, фистулой вторя ему, тоже захихикал. Хотя, честно говоря, считал, что всё это выглядит жутковато. И — как ему казалось — где-то даже роняет честь офицера. Затеял, понимаешь, детские игрища в отделении! Но начальству виднее — смешно, значит, смешно.