В общем, не простой это вопрос — стоит ли батькину науку и славу пластунов возрождать? Не вышло бы им лиха. И позора казачьему роду. Хотя — вот он, Щеглов — только дай согласие. Ведь для чего-то батько Фома к ней с того света приходил. Зачем-то свой покой нарушал. Почему вернул ей эту удивительную технику боя? Только лишь для того, чтобы она в сегодняшней заварушке жива осталась?
А что, если составить договор со Щегловым? И в нём прямо так и прописать — мол, гарантируем целевое использование пластунов только в интересах Ро…
И тут вдруг Арония услышала мягкий стук. На неё повеяло нездешней темноватой силой. А потом, спрыгнув прямо с потолка, посреди комнаты возник туманный силуэт. Это, конечно, был рыжий и косматый домовой.
— Михалап? Рада тебя видеть! — сказала она, садясь на диване и зябко укутываясь в одеяло. — А я про тебя и забыла!
— Все вы, люди, такие! — буркнул тот, садясь перед ней на ковёр. — Вам тут годишь, годишь, стараешься, стараешься, а вы даже о нас и не помните.
— Ой, извини, Михалап, я не так сказала! — спохватилась девушка, вспомнив, как обидчив домовой. — У меня так много за эти дни произошло, что я уже не только тебя не помню, но даже и саму себя. Я ведь теперь ещё и Проша, вернее — Прасковья. А мой батько Фома — пластун.
— Ну-тко, ну-тко! Расскажи мне про батьку пластуна! — оживлённо блеснул жёлтыми глазами домовой. — Слыхивал я про них! Токмо как же он тебе батько, ежели пластуны бывали ещё в позапрошлом веке? Може — пра-пра-дед? И с чего это ты, девка, и вдруг — Прошка?
— Так вот и послушай — с чего.
И Арония рассказала ему всё сначала — и про сбежавшую Евдокию с Силантием и Ратобором, и про батьку Фому, и про террористку Назиру с сыном Намазом. И даже про предложение Щеглова — работать в антитеррористической службе.
— Ты гля-ко чо деется! Мать честна! Ужасть какой! — приговаривал домовой. А когда Арония закончила свой рассказ, почесал в макушке и растерянно проговорил:
— А я тут сижу, дремлю за трубой и ничо не знаю! Видал, как за старухой Полиной служилые приезжали. Так она тут же и возвернулась. Думал — может, чо попутали? Старушка-то наша ведь и мухи не обидит. А оно вона чего — террористы-башибузуки прут на честной народ средь бела дня! Да ещё на енто дело бабу безвинную шлют, ироды! Хорошо, что батько твой успел тебя, Аронеюшка, пластунству обучить. А то ить конец бы тебе. Да и другим тожеть — от бонбы.
Ты вот что, Аронеюшка — лучше вовсе забудь, что тебя когда-то Прошей кликали, — вдруг заявил он.
— Почему?
— Не бабское это дело — мужичье имя носить. Так и будь — Аронией. Мало ль чо было двести лет назад. У Проши своя судьба — батько так ею распорядился, а у тебя своя. Ей и живи.
— Так ты думаешь, Михалап, мне не надо юных пластунов учить? Даже если Щеглов школу поможет открыть? — не понимая его, нахмурилась девушка. — И про техники тоже забыть?
— Техники оставь. А пестовать пластунят… Ты знаешь ли, чего они, как возрастут, наворотят? — вторя её мыслям, сердито спросил домовой. — Батько Прошу-то чему учил? Родину оборонять, товарищщей спасать. А Проша пластунят чему учила? Тому ж! А ты чему будешь своих новых пластунов обучать и поучать? Биться знатно, да невидимо тёмные дела делать. А за-ради чего?
— Так, может, тоже оборонять?
— Може да кабы, во рту б выросли б грибы! — отмахнулся домовой. — Кого от кого оборонять? Нынче, поди разберись: кто против кого? И кто знат, кому эти пластуны будут опосля подчиняться? Человеку али вору?
— Щеглову, — неуверенно проговорила девушка. — Антитеррористическому Штабу.
— Абы так! Цэй Щеглов-то тожеть кому-сь подчиняется? И этих пластунов у него заберут — как пить дать — те, кто повыше его во власти сидит. А ты их знашь? Што они за люди? Може, какие разбойники? Аль прихлебатели их. Чем выше власть, Аронеюшка, тем меньше у ей совести, — поднял он когтистый палец, обросший рыжим волосом. — Завсегда так было. Других там не держат.
— Да ты-то откуда знаешь? — удивилась Арония. — Сидя на своём чердаке.
— Давно живу, Аронеюшка. Да и ко мне на чердак всякий народ ходит, — уклончиво сказал Михалап. — Бывает — и из большущих домов и котеджов. А там разные чины живут. И домовые да подъездные всё про них до тонкостев знают. Так что — мы и про политические дела иной раз тоже на моём чердаке судачим.