«Может, у меня бред», — отмахнулся Авдеев. Улыбнувшись как можно приветливей, он обратился к мужчине:
— Скажите, уважаемый… Вы не могли бы мне подсказать…
Мужчина скосил глаз на него и ухмыльнулся, широко открыв рот, полный гнилых, черных, но на удивление длинных и острых зубов, в беспорядке наползающих друг на друга.
— Если вам к морю, — прогудел он, — то метров через пятьсот уходите направо, потом еще с километр прямо, и дальше сами увидите.
— Мне к «Тихой Гавани», — вежливо произнес Авдеев, стараясь не обращать внимания ни на омерзительный оскал незнакомца, ни на его мушиный голос.
— А, понятно. Там будет указатель — прямо к «Личинковой Ворвани».
— Ч‑что, простите? — Авдеев похолодел.
— Я говорю, указатель прямо к «Тихой Гавани», — мушино прогудел незнакомец и, не дожидаясь продолжения беседы, пошел прочь, помахивая длинными руками.
Авдеев откинулся на сиденье. «Он сказал…он сказал…» — раз за разом повторял он про себя. — Ничего он не сказал! Тебе послышалось, Вова. День у тебя сегодня такой. Может, тебе, Вова, к эндокринологу сходить? — он хохотнул, но тотчас же осекся — смех в окружающей его унылой тишине прозвучал жалко.
Прикрыв окошко, он тронулся с места и через несколько метров обогнал незнакомца — тот снова стоял у дороги и казался совершенно плоским трафаретным пугалом. Авдеев посигналил коротко и прибавил газу, стараясь не смотреть в зеркало заднего вида — ему показалось, что за спиной у мужчины трепетали на ветру два прозрачных крыла.
Доехав до поворота, он, как и было сказано, повернул направо. Дорога теперь шла через совершенно неприглядную заросшую местность — тут и там попадались косые лачуги с заколоченными окнами. Деревья стояли голыми, горестно вздымая изломанные ветви к тяжелому жирному небу. Обочина пестрела мусором. Среди мусорных куч рыскали на удивление крупные, худые собаки. Доехав почти до поворота, Авдеев увидел двух дерущихся из–за добычи псов — они обхватили друг друга жилистыми руками и… Он резко ударил по тормозам так, что машину занесло, и затравленно оглянулся, но кроме гор мусора ничего не увидел. Его пробрала дрожь. Отдышавшись, Авдеев опустил солнцезащитный козырек и уставился на свое отражение, округлив глаза.
— Ты сходишь с ума, — прошептал он и скривился — до того омерзительно влажно–шипящим ему показалось слово «сходишь».
Было совершенно ясно, что поляков можно везти в гостиницу «Тихая Гавань» только предварительно напоив до бессознательного состояния. Вне зависимости от того, какой вид открывался из окон отеля, окрестности вызывали омерзение и страх. По уму, следовало отзвониться Проскурне и объяснить ему, что «Тихая Гавань» проверку не прошла и надо бы подыскать другую гостиницу.
— Так просто? — пискнул кто–то в голове у Авдеева. — Значит, позвонить Проскурне и все ему рассказать? А если в других гостиницах не будет свободных мест? А если в других гостиницах будет вдвое дороже?
«К тому же, — мстительно подумалось Авдееву, — я ему предлагал другие варианты. Сам виноват».
При мысли о том, что полякам явятся собаки с человеческими руками, а то и что похуже, он почувствовал озноб.
«Скажусь больным, — осенило его, — с недельку проваляюсь в постели, а там, глядишь, все обойдется».
Но что–то упрямо подсказывало ему, что ничего не обойдется.
«Жигули» со скрипом тронулись с места. Дорога после поворота была более ухоженной, однако пейзаж оставался унылым и неприглядным. По обе стороны тянулась заросшая сухим бурьяном пустошь. Вдоль дороги тут и там валялись пустые бутылки, полусгнившие автомобильные покрышки, кучи строительного мусора. Собаки более не показывались, но Авдееву постоянно чудилось движение справа и слева от машины.
Впереди была большая заасфальтированная площадка, в которую упиралась дорога. Авдеев чуть прибавил скорость и, преодолев небольшой подъем, въехал на площадку. Припарковался подле старого облепленного грязью и листьями «Форда», заглушил мотор и вышел из машины.
Площадка заканчивалась невысоким декоративным забором, прямо за которым начинался обрыв, а дальше, метрах в пятидесяти, внизу простиралось море.
В бесконечной дали, на линии горизонта, там, где на рейде еле угадывались крошечные силуэты кораблей, серое нависающее небо соединялось с чудовищной массой воды. Седые волны перекатывались через буи, разбивались о волнорез и, набираясь новых сил, атаковали каменистый берег. Холодная черная вода пенилась барашками. Панорама была столь же завораживающей, сколь и чуждой. Черное, непокорное, злое — море отрицало всяческую причастность к себе людей. Даже корабли на горизонте казались выплавленными из воды.