Лицо ее приобрело странное диковатое выражение, глаза блестели.
Анна Михайловна молча встала и побрела сквозь тамбур. Действительно, по другую сторону коридора был черный вход. Однако дверь оказалась забитой досками. Над нею красной краской было намалевано давешнее слово «Лева» и странный знак под ним, изображающий восемь стрел, что разлетались прочь из единого центра. Светлана равнодушно поглядела на стену и повернула обратно. Анна Михайловна хотела было спросить ее о чем–то, но, мельком поймав измученный взгляд девушки, промолчала. Теперь ей казалось, что все происходящее не более чем сон. Ухватившись за эту мысль, она успокоилась и позволила себе плыть по течению, понимая, что все иллюзорно, вне зависимости от реалистичности своей. Ведь во сне мы, порой, не удивляемся самым удивительным невероятным вещам, не пугаемся вещей воистину страшных и не смеемся, попадая в ситуации по–настоящему смешные. Душа, пребывающая во власти сновидений, свободна от человеческого налета и тем самым освобождена от бремени эмоций.
Какой странный, дикий сон, — думалось Анне Михайловне. — Голуби, что же могут означать эти голуби, черт подери?
Как во сне она подошла двинулась было к двери в подъезд, совсем забывшись, потянула ее на себя, но тотчас же с визгом отпустила раскаленную ручку. Полыхнуло синим, в воздухе запахло озоном. Мимоходом, в щели между дверью и косяком разглядела она темный проулок и кудлатую тень подле тротуара, в монструозных очертаниях которой она безошибочно признала болонку. Потом дверь с силой вырвалась из ее рук и захлопнулась. Анна Михайловна слепо вслепую отошла от выхода и осела на пол. В полубреду наблюдала она за Светланой, которая, став перед дверью, раз за разом рисовала в воздухе таинственный знак, тот, что порой является нам перед самым пробуждением и в подсознании нашем всегда охраняет входы в бездонную пропасть.
Она начала проваливаться во тьму и в полубессознательном состоянии почувствовала, как кто–то берет ее за руку и тянет, тянет вверх. Она послушно позволила вести себя по лестнице, стараясь не открывать глаз. За спиной слышала она низкий вой и сердитое тявканье.
Потом ее вдруг начали трясти, да так сильно, что ей показалось, что голова ее вот–вот отвалится. Сердито открыла она было рот, чтобы поставить обидчика на место, но рот оказался словно ватой наполнен, а язык, ее язык, превратился в огромный диванный валик, не умещался во рту и норовил вывалиться. Сквозь туман и гул, наполнившие ее голову, она слышала голос, который показался ей знакомым:
— Надо идти, Анна Михайловна! Он же теперь вас не отпустит просто так! Вы же прямо под луч попали! Прямо под луч!
Потом кто–то принялся хлестать ее по щекам. Она с трудом открыла глаза и увидела перед собою расплывающееся лицо Светланы. Сфокусировав взгляд, она отпрянула назад и привалилась к перилам лестницы.
— Хватит! — властно сказала она. На самом деле у нее получилось лишь промямлить что–то и безвольно поднять руки, защищаясь.
Света взяла ее лицо в ладони и внимательно посмотрела прямо в глаза.
— Ну как вы, Анна Михайловна? — с нежностью и болью душевной прошептала она, — вы ведь не подведете? Прошу вас, умоляю, только слушайтесь меня. Они не смогут войти в подъезд, пока не прибудет поезд Крумоворот. У нас есть еще время. Я запечатала дверь знаком Анубиса. Теперь и нам не выйти, но и им не зайти. Переждем. Если люди этого переулка проснутся и перестанут выделять тьму, то и ночь закончится и мы спасемся. Вышивальщицы бессильны при солнечном свете. Только карлик… Круминдр… но он глуп. Пойдемте же. Здесь на третьем этаже живет одна добрая старушка. Она поможет. Защитит нас. А там все уладится. Приедет Сережа. И всех нас спасет, — ее голос вдруг сорвался на секунду, но тотчас же окреп, — нам нельзя сдаваться!