– Хочешь правду? – он шагнул к ней ближе. – Да, мне нравится отличаться от всех. Быть не таким. Художником, медиумом, черт возьми. Да, я был рад появлению призраков. Но знаешь почему? Потому что моя жизнь последние три года больше всего напоминает ту мерзкую безвкусную овсянку, которую ты варишь Гретхен на завтрак! У меня могла бы быть уже куча картин, выставки, но тебе хотелось стабильного заработка, и я устроился в это гребанное издательство. Я мог писать пейзажи, а рисую дебильных эльфов и полуголых девиц. Ты через неделю выйдешь на любимую работу, будешь заниматься тем, чем всю жизнь хотела, а я так и останусь рисовать бездарные картинки для бездарных книжек! Я все бросил ради тебя, а теперь ты обвиняешь меня в том, что мне захотелось немного разнообразия?
– Так иди, рисуй пейзажи, – Рита махнула рукой в сторону выхода. – Что же ты? Разве я тебя держу?
Марк не сдвинулся с места.
– Да, я люблю Гретхен за ее необычность, – тяжело дыша, продолжил он, словно не услышав ее слов. – Но если ты считаешь необычным в ней то, что она не разговаривает, то ты на самом деле отвратительная мать. – Он видел, как исказилось лицо Риты, и внутренний голос велел немедленно замолчать, но Марк продолжил: – Знаешь, что я в ней считаю необычным? То, как она любит слушать, как просит читать ей самые скучные вещи на свете. Как находит общий язык с людьми: и детьми, и взрослыми. Как умеет донести свои желания и увлечения. Как рисует вместе со мной. Как кормит бездомных котят в подвале. Как умеет успокаивать. Как радуется жизни, не обращая внимания на то, что не такая как все. Как, черт возьми, она смотрит на мир. Вот что в ней необычного, Рита! Вот за что я ее люблю. И если ты этого не понимаешь, то, может быть, это тебе нужно к психиатру, а не ей?
Рита вытерла мокрое от слез лицо ладонями и упрямо посмотрела на него.
– Ни к какому Скворцову ты мою дочь не поведешь, – закончил он.
– Она и моя дочь тоже. И я поведу ее туда, куда посчитаю нужным.
Марк сам не знал, что заставило его произнести следующие слова, и пожалел о них сразу, едва только произнес.
– Мне сделать так, чтобы она стала только моей?
Рита посмотрела на него с настоящим испугом в глазах.
– Не смей мне угрожать!
– Я тебе не угрожаю. Я тебя предупреждаю. Да, в нашей стране детей чаще всего оставляют с матерями, но ты же понимаешь, что мой отец сможет нарушить эту традицию?
– Даже учитывая то, что из нас двоих ты был многолетним клиентом психиатра и имеешь диагноз в анамнезе?
Он дернулся так, как будто она ударила его. Не стоило дальше продолжать этот разговор. По крайней мере, не ночью, когда все эмоции и чувства обостряются до крайности, а желание сделать больно другому становится во сто крат сильнее. Ногти и так слишком сильно впиваются в кожу, а зубы скоро начнут крошиться.
Он развернулся и молча вышел в коридор, испытывая уже почти забытое желание напиться. Сунул ноги в ботинки, снял с вешалки куртку, подхватил трость и так же молча вышел из квартиры.
Глава 24
Громкая музыка расстраивала внимание, но совсем не заглушала мысли, поэтому Марк раздраженно надавил на кнопку с такой силой, что едва не продавил ее внутрь. В машине мгновенно наступила блаженная тишина. Было слышно, как хрустит под колесами девственный снег, усыпавший мир вокруг.
Едва огни города остались позади, Марк оказался в полной темноте, которую разрезал только свет фар. В этот час автомобилей на загородной трассе, которая и так не пользовалась популярностью, почти не было. Метель, начавшаяся несколько часов назад, теперь только усилилась, залепляя лобовое стекло и делая видимость почти нулевой. Марк на всякий случай включил противотуманные фонари, но глубокой ночью здесь не для кого было дополнительно обозначать свое присутствие. Он еще чуть-чуть снизил скорость, опасаясь не справиться с управлением на нечищеной дороге и вылететь в кювет. С таким траффиком его могут не найти до утра. А если снег продолжит идти – то и до весны.
Ему казалось, что во всем мире он остался один. Он и бутылка виски на пассажирском сиденье. Чтобы купить алкоголь в час ночи, пришлось постараться. Найти круглосуточный магазин, продавец которого за дополнительное вознаграждение наплюет на законы, оказалось непросто. Однако ему удалось. Виски сейчас был крайне необходим.
Рита была убийственно права. Как всегда. Ему действительно нравились эти несколько дней. Они были пугающими, непонятными, опасными, но стали глотком живительного воздуха среди скуки последних лет. Что плохого в том, что ему это нравилось? Что плохого в том, что он всегда хотел быть другим?