– Знаешь, Сабина ведь родилась с пуповиной вокруг шеи. Врачи несколько минут пытались реанимировать ее прежде, чем она закричала. Поэтому Ирина так трясется над ней. Ты же понимаешь, каково это.
Рита снова кивнула, крепче прижав в себе Соню. Когда она только родилась, никто еще не знал, что за все следующие три года она не произнесет ни слова, даже плакать и смеяться будет абсолютно беззвучно. В тот момент Рита поняла, что все уже закончилось, а крика только что родившегося ребенка она не слышит. За то мгновение, которое ушло на осознание факта, что если бы девочка родилась мертвой, врачи не стояли бы над ней с удивленными лицами, все в ней успело прийти в такой неописуемый ужас, какой может испытать только женщина на ее месте. Уже пару секунд спустя ей показали совершенно здорового ребенка, орущего, как и полагается младенцам, однако Ирину она понимала очень хорошо.
– Елизавета Дмитриевна, не говорите Марку о том, что произошло, – попросила она. – Он не любит, когда я так делаю. Это… это опасно для меня.
Елизавета Дмитриевна несколько долгих секунд разглядывала ее лицо, решая, стоит ли спрашивать подробнее, что именно и как она сделала, но затем только вздохнула.
– Что бы это ни было, Маргарита, видели все. Я не уверена, что мы сможем это скрыть, и что ты сможешь избежать вопросов. – Она улыбнулась. – Но я постараюсь сделать все, что от меня зависит. – Она вдруг обернулась, ища кого-то взглядом. – А где, кстати, Марк?
Рита только сейчас вспомнила, что, когда проснулась, Марка в спальне не было. Не явился он и тогда, когда весь дом пришел в движение. Где бы он ни находился, он не мог не услышать. Ответить она не успела, так как в этот момент наверху лестницы появился взволнованный Франц.
– Алекс пропал.
Глава 10
Апраксин переулок располагался в самом центре города, недалеко от одноименного рынка: места, которое приличные люди старались обходить стороной даже днем и строчили на него жалобы в администрацию города. Некоторые продавцы здесь с трудом говорили по-русски, торговали контрафактным товаром, а беспечные покупатели запросто могли остаться без кошелька или мобильного телефона. Рынок по праву считался самым многолюдным и шумным не только в Санкт-Петербурге, но и, скорее всего, на всем Северо-Западе. Разговоры о том, что Апрашку пора сносить, а место – облагораживать, ходили еще тогда, когда Марк бывал здесь каждый день. С тех пор прошло четыре года, а рынок и ныне там в неизменном виде.
Розовый дом номер пять в темноте зимней ночи казался мрачным и безжизненным, словно все жители давно покинули его, не выдержав такого соседства. Желтые фонари освещали его плохо, отчего он выглядел еще более запущенным, чем был на самом деле. Краска немного облезла, железные ворота покосились. Закрытые жалюзи магазина на первом этаже кто-то разрисовал баллончиком, а возле порога опрокинул мусорный контейнер. Марк уже не помнил, когда последний раз хотя бы проезжал мимо, а потому изменения сразу бросились ему в глаза. Только на последнем, шестом, этаже тускло светилось одно окно, но никаких силуэтов в нем не было видно.
Марк остановил машину напротив выезда со двора. Едва ли он кому-то помешает в половине третьего утра, а других свободных мест поблизости все равно не было. Он забыл взять с собой трость, поэтому не хотел оставлять машину далеко. Алекс на пассажирском сиденье с неизменным восторгом и чуть-чуть – страхом, разглядывал все вокруг. В это время на улице почти никого не было, лишь в дальнем ее конце, почти у самой набережной, громко хохотала группа подростков.
– Приехали, – объявил Марк, заглушив двигатель. – Только давай быстро, пока нас не заметили, – он кивнул вперед, на подростков. – Не уверен, что встречаться с ними будет правильной идеей.
Алекс кивнул еще испуганней и торопливо вылез из машины, чуть пригнув голову, как будто старался стать ниже и незаметней. Марк открыл калитку во двор, которая на его памяти никогда не закрывалась, пропустил Алекса вперед и, еще раз оглядевшись по сторонам, скользнул за ним. Миновав небольшую подворотню, они вышли в неосвещенный двор. Ночь в городе выдалась темной. Если в пригороде еще пробивалась луна, то здесь, в самом центре, снеговые тучи висели низко над землей, скрывая в себе шпиль Петропавловской крепости, а потому ни о каком лунном свете не могло быть и речи. Во дворе и раньше никогда не горели вечно разбитые фонари, а теперь кто-то заколотил единственное светящееся окно на лестнице фанерой, поэтому света не было вообще. Марк и о фанере-то узнал только тогда, когда включил фонарик в мобильном телефоне и огляделся вокруг. Темно-коричневая дверь находилась в самом углу двора, и даже табличка с надписью «Колдунья Ксения. Прием по предварительной записи» все еще висела рядом, только теперь кто-то нарисовал на ней черной краской какие-то каракули.