Его прекрасная незнакомка обернулась на звук ударившейся о стену двери и помахала ему рукой. Юра замер. Она не походила на самоубийцу, однако сердце все равно отбивало чечетку.
– Что ты здесь делаешь? – выдохнул он.
Она пожала плечами и улыбнулась, отчего на щеках появились сводящие с ума ямочки.
– Я же обещала тебе показать свое любимое место.
– Это и есть твое любимое место?
Она призывно махнула рукой, больше ничего не говоря, и Юра медленно приблизился к ней. Он не так уж сильно боялся высоты, но все еще не рисковал совершать резкие движения. Не только потому, что скат крыши, выложенный жестяными листами, был довольно скользким, но и чтобы не напугать девушку. Однако она сидела спокойно, даже и не собираясь прыгать вниз. Юра остановился, не дойдя до железной ограды полшага.
– Ты не боишься сидеть на самом краю?
Она отрицательно мотнула головой, отчего рыжие локоны кровавым огнем метнулись по сторонам.
– А ты боишься? – лукаво улыбнувшись, поинтересовалась она.
Юра неопределенно пожал плечами. Девушка рассмеялась и вдруг резко наклонилась вперед, словно гонимая внезапным порывом ветра, а на лице ее появилось выражение ужаса. Юра дернулся к ней, но прежде, чем успел схватить за плечо, она снова отклонилась назад и громко рассмеялась.
– Видел бы ты свое лицо! – веселилась она, и если бы Юра уже не был так очарован ею, наверное, обиделся бы. Наконец она перестала смеяться и похлопала ладонью по жестяной крыше рядом с собой. – Садись. Я покажу тебе кое-что.
Юра приблизился к ней, все еще касаясь рукой железного ограждения, однако вынужден был отпустить его. В том месте, где сидела девушка, спасительное препятствие между скользким скатом крыши и пропастью внизу заканчивалось. Он медленно сел рядом, стараясь унять сердцебиение.
– А теперь смотри.
Юра повернул голову и замер в немом восхищении: отсюда открывался сказочный вид. Город предстал как на ладони со всеми своими мокрыми крышами, нерастаявшим до конца снегом в углах улиц, рвано замерзающей Фонтанкой, все еще не желающей покрываться льдом, но уже не в силах противостоять натиску зимы. Дома походили на игрушечные коробки, в которых кто-то проделал множество небольших отверстий и в каждое поместил маленького светлячка. Давным-давно, еще в детстве, дед-охотник однажды взял маленького Юру с собой в лес, проверить капканы на зайцев. Они задержались там почти до ночи, и когда лес погрузился в темноту, впервые в жизни Юра увидел, как оживает земля под его ногами, как зажигаются в траве миллионы крохотных огоньков. Это зрелище привело его в такой восторг, что много ночей после, лежа в кровати, он закрывал глаза и в мельчайших подробностях вспоминал то чудо, к которому дед однажды позволил ему прикоснуться. Потом он вырос, получил профессию врача, в которой нет места мечтам и воображению, где нужно иметь холодный ум и быструю реакцию, и почти забыл образ лесных огоньков. И вот теперь, незадолго до Нового года, сидя на крыше дома посреди огромного города, внезапно снова оказался в том самом лесу. Яркие огни простирались насколько хватало глаз и упирались в темный горизонт. Ему показалось, что здесь даже пахло так, как тогда в лесу: еловыми шишками, теплой землей и терпким табаком из дедушкиного кармана. Эти запахи, как и огни города, были словно заперты здесь до наступления настоящих морозов, которые разгонят наконец облака и позволят солнечному свету пробиться к земле.
Юра любил такую погоду. Ему нравился плотный кокон, в который заворачивался город, никого и ничего не выпуская из себя, даже свет, который в любом другом месте невозможно было удержать. Любой, кто попадал в этот город, оставался в нем навсегда хотя бы в мыслях и мечтах.
В последнее время он постоянно куда-то бежал, решал проблемы, работал, кому-то помогал, и почти забыл, как это прекрасно – любоваться застывшим в ожидании зимы Санкт-Петербургом.
Девушка рядом с ним молчала, но ему казалось, что она чувствует то же самое. Потому и позвала его сюда. Она смотрела вдаль, туда, где за разноцветными огнями домов возвышался Исаакиевский собор, за ним лежал Васильевский остров, и еще дальше, сквозь плотную стену облаков, в умиротворяющую темноту. Юре стало неловко за мелочное кафе, которое он назвал своим любимым местом. Разве могло оно сравниться с крышей серого дома на набережной Фонтанки?
Он не знал, сколько они так просидели. Время здесь как будто остановилось, не было слышно ни шума машин, ни разговоров людей, не ощущался ветер и даже мелкий снег как будто шел только внизу, у самой земли.