хий, но грубый голос. Каждый раз разный, но неизменно мужской. Я вспомнил, что рыбак говорил про «общину», вспомнил жилища перед входом. Я осмотрелся, но никого так и не увидел, хотя и слышал, как нарастает гул под сводом пещеры. Когда я обернулся, чтобы спросить рыбака, сколько же всего людей в общине, его рядом не оказалось. Шаманка заметила мое смятение и рассмеялась. Я хорошо помню, как меня задел этот ее дикий смех. Я сказал ей какую-то грубость, вроде «колдуй уже». Она спрыгнула с уступа, как кошка, которой наскучило ее убежище. Должен сказать, что я бы сломал колени после такого прыжка. Все ее одеяние из шкур осталось наверху, как и головной убор из перьев. Шаманка стояла передо мной голая. Все ее тело украшали красные ленты, похожие на татуировки, а чем ближе она подходила, тем сильнее они походили на свежие шрамы. Из чувства приличия я отвернулся, но она взяла меня за подбородок и повернула к себе. Взглядом она приказала мне смотреть на нее. Я хотел предложить ей одеться, но она закрыла мне рот ладошкой. У нее была грубая, почти каменная кожа на ладонях. От рук пахло сырым мясом и кровью. Другой ладонью она закрыла свой рот. Ногти ее больше напоминали звериные когти, только чуть зеленоватые. Может она сама собирала растения для моего отвара? Мы простояли так около минуты. Когда она опустила руки, я увидел, что она улыбается. Она пробежала глазами по пещере. Когда я обернулся, то увидел, что кругом нас стоят крохотные деревянные фигуры. Каждая выглядела как гибрид человека и животного. Человек с головой волка, человек с головой быка, человек-лис, человек с рогами козла, человек с клювом и крыльями, человек с большими совиными глазами. Среди них только одна фигура представляла собой человека без примеси животного. Я нашел, что лицо у этой фигурки очень походило на мое. Чуть позади этих деревянных идолов стояла фигурка из белого камня – единственная женская. У фигурки были крохотные змеиные глазки, кисти и стопы ее укрывала чешуя, а волосы больше походили на капюшон кобры. Вокруг фигурки спиралями вились красные нити. Я понял, что эта фигурка символизирует ее, но кто тогда остальные? Когда я обернулся, шаманка резко толкнула меня в грудь. Я упал точно в середину круга, образованного семью фигурами из дерева и одной из камня. Только я хотел встать, как шаманка запрыгнула на меня. Она оказалась сильнее, чем я предполагал. Она прижала мои руки к холодному полу пещеры, точно собиралась меня распять. Стоит ли говорить, что в тот момент любопытство уступило место страху. Я попытался скинуть ее, но она сидела на мне, как опытный ездок на дикой лошади. Мне оставалось только вертеть головой. Деревянные идолы каким-то образом оказались совсем рядом со мной. У самой моей головы стояла фигурка из камня, зверолюди кругом, а единственная фигура «чистого» человека стояла, по-видимому, в ногах, но из-за шаманки, что сидела на мне, я ее не видел. Шаманка отпустила мои руки, и в тот же миг все мое тело одолела страшная слабость, я ощутил себя каким-то стариком, который всю ночь пролежал в неудобной, вынужденной позе. Послышались глухие удары. Я кое-как повернул голову и увидел, что в темных нишах у самого потолка появились люди. На их одеждах красной краской, будто бы свежей, были выведены рисунки животных: волк, бык, лиса, козел, орел, сова. Они стояли в том же порядке, в каком стояли и фигурки вокруг меня. Шаманка извивалась в такт ударам. Она имитировала движения того зверя, чей шаманский бубен звучал громче. Я следил за ней, но в какой-то миг мое внимание привлекли красные ленты. Видимо костер начал гаснуть, потому что я стал различать происходящее чуть хуже. Но, чем темнее становилось в пещере, тем сильнее выделялись красные спирали, что вились вокруг конечностей шаманки. Потом стало совсем темно. Я перестал различать шаманку. Зато ленты сияли так ярко, что смотреть на них, в конце концов, стало больно. Но, сколько я ни отворачивался, ленты не пропадали, будто они клубились у меня под веками. Они стали летать вокруг меня. Я уже и забыл, что они были на теле шаманки, и воспринимал их как отдельные живые существа. Ленты сплелись в одну длинную полосу, которая взвилась к потолку, а оттуда, скручиваясь спиралью, формируя что-то вроде бура или воронки, начала спускаться точно на меня. Точно к середине груди. Лента сначала вырисовывала широкий круг, затем чуть уже и уже. Чем чаще звучали удары бубнов, тем быстрее закручивалась лента. Когда ее кончик оказался у моей груди, и чуть осветил ее, я заметил, что лежу голый. Бубны замолчали. Кончик ленты замер чуть левее грудины – там, где сердце. В тот же миг я сам ощутил, как работает этот насос внутри моей груди. Я слышал удары сердца так, будто кто-то внутри меня отбивал в такой же шаманский дунгур. Вокруг снова зазвучали бубны. Но теперь они били в такт моего сердца. Я понимал, что такого быть не может, но явственно ощущал, что их удары вторят ударам внутри моей груди. Когда темп бубнов совпал с моим пульсом, что-то произошло. Если сначала они подстраивались под мои удары, то теперь наоборот – мое сердце стало ускоряться вслед за бубнами. Они колотили так быстро, что я стал ощущать перебои, будто сердце замирало на миг, а затем ускорялось троекратно, чтобы опять замереть и опять ускориться. Красная лента, что так и висела в воздухе, зашевелилась, но самым кончиком. Я увидел, что край ее не однородный. Он волнообразно шевелился, будто двигались сотни мелких лапок. Когда эти лапки коснулись кожи, меня обожгло. Сердце в очередной раз замерло, замолчали и бубны кругом. Лента замерла, чуть погрузившись в мою кожу. Показалась кровь. Удар бубнов и лента двинулась еще чуть вглубь моего тела. Сердце вновь стало биться, но как-то тихо, слабо, будто боялось, что его обнаружат. С каждый ударом лента погружалась вглубь меня. Боль пропала после десятого удара бубнов. Я смотрел, как в меня погружается узкая красная полоса. Когда конец пропал между ребрами, мне показалось, что через весь мой позвоночник протянули железную струну. Я ощутил возбуждение. Мне трудно было удержаться на месте. Как только пропала лента, в пещеру вернулся свет костра. Шаманка также сидела на мне, только теперь у нее в руках был бубен. С кожаной мембраны на меня смотрела красная медвежья морда. Руки и ноги мои держали те, кто били в дунгуры. Как я не старался, лица я рассмотреть не мог: на них были деревянные маски, изображающие животных. Тут в бубен стала бить шаманка. И та струна, что я ощутил внутри, резонировала с ее ударами, и все мое тело стало отвечать ей. Отвечать, как отвечает мужское тело, когда на нем оказывается женское. Дальше случилось то, что случается в случаях подобной близости. В свое оправдание могу сказать только, что в тот момент у меня пропало чувство стыда. Я ощущал себя настоящим зверем. Скорее всего, тем самым медведем, что смотрел на меня с кожаной мембраны дунгура шаманки. Перед концом она бросила в костер бубен и колотушку. Она склонилась надо мной и поцеловала. В том не было никакой сентиментальности. Это несло чисто практический смысл. Что-то скользнуло из ее рта в мой. Я пытался сплюнуть, но ее люди зажали мне рот: пришлось проглотить. Это было что-то скользкое и длинное. Будто бы даже живое. Когда все закончилось, на меня обрушилась усталость, которую мне не с чем сравнить. Даже двадцатикилометровый кросс в армии выматывал меня не так, как обряд шаманки. Меня больше никто не держал, ведь я и так не мог пошевелиться. Последнее, что я запомнил, прежде, чем очнуться в лодке рыбака, это как меня волокут из пещеры, а шаманка – уже совершенно одетая – держит у груди деревянный идол, точно кормит младенца. У идола в ее руках была медвежья голова. Очнулся я уже возле нашего берега. Кто-то из группы кричал на рыбака, что тот меня угробил. Меня приняли на берегу, перенесли в палатку, а рыбак уплыл на другую сторону и больше не появился в нашем лагере. Пришел в себя я только через пару дней.