- Ты больше никогда не причинишь вреда. Никому. Ни единой живой душе. А все то зло, которое ты уже совершила, я отменяю силой лесов.
Странно, все это время я сохраняю то же ледяное спокойствие, с которым пришла сюда. Вот и сейчас мой голос холоден и совершенно бесстрастен.
Я просто разворачиваюсь и ухожу, мне больше нечего делать здесь. Уже отойдя на приличное расстояние, слышу, как над домом Зойлы гремит гром. Оборачиваясь, поражаюсь этому нереальному зрелищу, - на фоне ясного солнечного дня там в черной туче сверкают молнии.
Что ж, Зойла, эту грозу ты заслужила.
Мне хочется отмыться от всей этой мерзости. После рассказа Зойлы я чувствую себя так, будто меня вываляли в грязи. Но, впереди у меня еще одна встреча. И от нее разит гораздо хуже.
Выйдя на станцию, сажусь в электричку. Ледяной холод, ледяное спокойствие, - наверно, и этим наделили меня леса, иначе я даже и не знаю, как бы пережила все то, что на меня свалилось… Нет, не в самих трудностях в жизни дело, совсем нет! Трудности можно преодолеть, можно победить задумавшего злое, можно выбраться из подвала, куда тебя бросили связанную, оглушив перед этим. Но как пережить такое? Такое черное, такое страшное предательство? Такой удар в спину, и от кого? Да, с бОльшим удовольствием я сейчас бы встретилась с Дамиром и снова поборолась бы за свою свободу выбора. И ведь даже он, с бесчувственным сердцем, наложил гораздо более легкое заклятье на совершенно чужого ему человека! Да, он жестоко собирался поступить с отцом. Но тот, как ему казалось, разрушил его жизнь. И даже после этого он не собирался убивать его! И даже Зойла не поступила так низко. Ей нужен был Даниэль, но и она мне не причинила вреда. И не причинила бы, если б Алена к ней не обратилась.
А ты, сестра? Разве я когда-нибудь, ну, хоть раз в жизни, сделала тебе что-нибудь плохое? Что, мне достались твои старые детские игрушки и за это ты мне мстишь, за это ненавидишь настолько, что со свету сжить готова? И, ладно бы тебе была с этого какая-нибудь выгода, - тут я еще даже Зойлу могу понять, ей Даниэль был нужен, но тебе… Ничего ведь ты от этого не получала, кроме морального мстительного удовлетворения!
Родители выходят во двор, чтобы меня встретить. Ах, до чего же здорово было бы оказаться здесь, с родными, близкими людьми после всего, что мне пришлось пройти, если бы не Алена! Мама бросается меня обнимать, у нее в глазах слезы.
- Ну, что ты, что ты, любимая моя, родная, дорогая, все хорошо!
Чуть отстранившись, она заглядывает мне в глаза.
Вот, честное слово, расплакалась бы, не будь у меня сейчас этого спокойствия! Интересно, - у Дамира было так же после того, как он заморозил свое сердце?
- Мы так переживали! – мама начинает плакать.
- Ну, что ты, ты же знаешь, - что со мной случится? Прости, прости, работа, как всегда! С головой ушла, даже на число не посмотрела!
- Да знаю, знаю я твою работу… - шепчет мама. – Но ведь ты там совсем одна… Вот был бы кто-нибудь рядом, тогда мне было б поспокойнее…
- Я обещаю! Обещаю, что никогда больше не закручусь настолько, чтоб не позвонить!
А, нет, не лишили меня леса совсем уж эмоций. Обнявшись с мамой, я тоже начинаю плакать. Как же я могла не позвонить? Ничего меня не оправдывает, ну ничегошеньки! Что бы не случилось, все – таки мама, - это святое!
Из приоткрытой двери во двор выходит Алена. Не приближается, просто смотрит. Что, сестренка, опять со злобой думаешь, что ничего меня не берет, даже заклятье? Но – нет, в ее глазах не видно привычной озлобленности на всех и вся.
Мои слезы высыхают в один миг, стоит мне только посмотреть на нее. Лицо Алены посерело, она выглядит даже хуже, чем Зойла.
Все время, пока мы ужинаем, она молчит. Мы с мамой рассказываем какие-то веселые истории, она, - про огород и соседей, я выдумываю что-то о заказе, а ее даже не слышно. Сидит, как будто тень, и была бы даже незаметна, если б ее поступки не кричали вместо нее.
А я все вспоминаю наше детство. Перед глазами проносятся давние картинки. Как мы замирали, слушая прабабушкины и бабушкины сказки, как играли в классики, как воровали блинчики из-под рук у мамы. Мы весело смеялись, бегая в лесу наперегонки. Хохотали, обнявшись, свалившись из санок в снег. Ах, как же мама нас тогда ругала! Как пугала, что никогда не выпустит больше на улицу, если мы немедленно не встанем, а мы все так же хохотали, обнявшись еще крепче.