Сердце верно побороло б
Вечность жажды видеть сон,
Если б понял каждый он.
Что напевы всех времён
Только стоки в дымный жёлоб.
Где текут со всех сторон
Миги марев, мёртвый звон.
На узоре, на примере б
И любая здесь она
Увидала, что дана
Нам в любленьи глубь без дна,
Что разумен только череп,
И его судьба верна,
Ибо в смерти тишина.
Мера
Тьма черты перемещает.
Ночь – из края теневого.
Ночь спокойна. Отчего я
Так печален в этот час?
День всечасно обещает,
Но не сдерживает слово,
День лукавит, зданья строя,
И обманывает нас.
Воздух ночи необманен,
Нет на ткани кисти лишней.
Отчего ж пугает серый
Цвет, предвестье черноты?
Я стрелою чёрной ранен.
Я грущу о правде вышней.
Только солнечною мерой
Мерю зёрна Красоты.
Воля в неволе
В заточеньи мне дано
Только тусклое окно.
И железною решёткой
Так исчерчено оно,
Что Луну не вижу чёткой: –
Чуть засветится – она
В клетке вся заключена.
В заточеньи мне даны
Только вкрадчивые сны.
Чуть из дымных средоточий
В крове тёмной тишины
Подойдёт забвенье ночи. –
И дремотой облечён,
Синей сказки дышит лён.
Вижу Море изо льна,
Бьёт лазурная волна,
Много синих струй и точек.
Голубая глубина,
Жив сафировый цветочек.
Мой челнок, мне данный сном,
Реет в Море голубом.
Круг
Слышать ночное дыханье
Близких уснувших людей,
Чувствовать волн колыханье,
Зыбь отошедших страстей, –
Видеть, как, вечно гадая,
Сириус в небе горит,
Видеть, как брызнет, спадая,
В небе один хризолит, –
Знать, что безвестность от детства
Быстрый приснившийся путь,
Вольно растратить наследство,
Вольным и нищим уснуть.
Золотые гвозди
Звёзды – гвозди золотые,
Бог их в небе вбил неровно
В стену голубую.
Реки там текут литые,
Перепутанно-витые,
В каждой ток есть безусловно,
Выбери любую.
Чуть заснёшь, увидишь чётко: –
В небе нас уносит лодка
В Млечный Путь.
Мы там будем. Мы там будем.
Засыпай же. Всё забудем,
Чтобы вспомнить что-нибудь.
Маяк
Мы не знаем, какие влияния звёзд без конца отдалённых
Сочетались в решение к жизни воззвать, и к отдельности нас.
Но мы чувствуем звёзды сквозь наши ресницы в видениях сонных,
И мы чувствуем звёзды в наш самый невольный влюблённый наш час.
Мы не знаем, какими путями, болотами, лесом, горами
Мы пойдём неизбежно по этой назначенной тёмной земле,
Но мы знаем, что звенья, мы знаем, что звёзды за нами, пред нами,
И плывём на маяк, вырываясь к благому в разлившемся зле.
Я
Мы все равны пред Высочайшим Светом,
Который дал нам, в прихоти своей,
Несчётность ликов, светов и теней,
Рассыпав нас, как краски пышным летом.
Где больше правды? В дне, лучом одетом,
Или в провале бархатных ночей?
Я лев, и лань, и голубь я, и змей.
Сто тысяч я пройдя, я стал поэтом.
Меж мной и Высшим, чую, грань одна,
Лишь остриё мгновения до Бога.
Мгновенье – жизнь, мой дом. Я у порога.
Хоть в доме, я вне дома. В безднах сна
Понять, что в мире правда лишь одна,
Есть в бездорожьи верная дорога.
Живой и в смерти
Объят кольцом пустыни раскалённой,
Где лик самума кажет жёлтый цвет,
Оазис в изумрудный сон одет,
С рекою голубой и в жизнь влюблённой.
С зарёю дышит лотос умилённый,
Качая в чаше синеватый свет,
Папирус, лучший символ меж примет,
Уводит в храм с колонною взнесённой.
Там в золотистых звёздах потолок.
Там дева-мать, вернейшая супруга,
Вернула в жизнь растерзанного друга.
Вздымаясь к Солнцу, обелиск высок.
Семь тысяч лет твой мёд ещё не выпит,
Живой и в смерти, сад богов, Египет.
Четвёртый гимн Каирского папируса