У нас были некоторые сомнения насчёт того, возможно ли было подняться на второй этаж дома, и ещё больше сомнений на счёт того, стоило ли вообще это делать, так как мы разделяли между собой одно общее дурное предчувствие насчёт этого места, и оно усиливалось при мыслях о подъёме наверх, но до сих пор с нами не приключилось ничего действительно плохого или опасного. После небольшого спора мы сочли, что это странность и непривычность окружения действовала подобным образом на наше душевное состояние, и что нам стоило набраться храбрости и стойко перетерпеть это несомненно временное явление.
В подобных домах обычно было несколько лестниц, которые могли располагаться в совершенно разных местах, но одна, самая широкая и торжественная должна была находиться в парадной зале. Мы вернулись в неё и после непродолжительных поисков обнаружили искомый подъём, который теперь тоже стал невидимым для глаз, что мы смогли несколько исправить, положив на каждую ступень небольшой кусок хлама, взятый из передней.
Как я уже прежде писал ранее, эта лестница вела на второй этаж, и ровно же на это, указывали разложенные предметы, выстраивавшиеся во восходящую прямую, но когда мы приступали к восхождению, то каждый шаг на очередную ступень вызывал у нас чувство стремительного спуска, и наоборот, когда мы по ней спускались, то ощущали вместо этого резкий подъём. Это несоответствие между зрением, движением тела и вестибулярными ощущениями вызывало у нас приступы тошноты и головокружения, грозясь обмороком и падением (или же полётом?). На половине пути лестница разделялась надвое и шла в противоположные стороны к двум разным проходам. Вновь коротко посовещавшись, мы приняли единодушно решение пойти сперва в левый из них, так как стоя на лестничной площадке мы могли видеть сквозь «окно» кусочек неба и плывущих по нему облаков, в то время как второй проход был окутан неприглядными и зловещими тенями.
На втором этаже нас впервые встретили изображения… людей, хотя это название им совершенно не подходит, так как их анатомия при некоторых сходствах всё же достаточно сильно отличалась от нашей собственной. Большинство этих существ имело худощавые, лишённые голов, изогнутые тела с бледно-серой, походившей на камень, шелушащейся кожей, туго обтягивавшей угловатые рёбра и острые позвонки. Твари были совершенно голыми и передвигались на четвереньках, точно животные, на длинных полусогнутых конечностях, причём рук у них было не две, а целых шесть, исходивших из одного плечевого пояса. Одну пару, обращённую к земле, они использовали для опоры при ходьбе, а остальные две, направленные в стороны и вверх, они использовали чтобы орудовать инструментами или толкать гружённые телеги.
Их были сотни и тысячи истощённых и изнурённых непосильным трудом рабов, скованных золочёнными цепями в длинные вереницы, загнанные в колоссальную, вгрызшуюся глубоко в земные недра воронкообразную каменоломню, где добывался материал для постройки грандиозных дворцов и величественных храмов в городах, парящих среди облаков. Между их немощными фигурами возвышались надсмотрщики, создания явно того же вида, однако имевшие яд явных отличий. Они стояли на двух ногах, гордо выпрямив грациозные, мускулистые, упитанные и едва прикрытые одеждой тела, держа в каждой из шести длинных, достававших до самых коленей рук плети и кнуты, чьими ударами они щедро одаривали замедлившихся рабов. Эти словно выточенные из первосортного, белоснежного мрамора атланты, принадлежавшие к более высокой касте, имели головы, только они совсем не походили на людские, будучи лишены каких-либо органов чувств, представляя из себя несколько вытянутые правильные многогранники или родственные им геометрические фигуры навроде призм или пирамид, которые, не смотря на общий реализм и детальность рисунка, казались особенно объёмными и выразительными. По какой-то причине среди всех форм пирамиды встречались особенно часто, и как правило один из их углов сильно выдавался вперёд на манер огромного клюва, хотя были и такие, у кого самой длинной была верхняя вершина, превращая всю голову в массивный, гранёный колпак.