Пускай картина была выполнена почти исключительно в светлых, мягких и тёплых тонах, которые должны внушать покой, но каждая её пядь была пропитана болью и страданиями, которые явственно читались в прижатых к земле, искривившихся в нестерпимой агонии и застывших во времени телах, тем самым обречённых на вечное страдание. Пускай это был всего лишь рисунок, но если мы смотрели на него слишком долго, он начинал нас поглощать, втягивать, и мы, поддавшись его гипнотическому влиянию слышали в головах эхо далёких стонов и причитаний этих несчастных созданий, улавливали слова их мольбы и прошений к Высшим Силам, которые не собирались давать им ответа, ибо это именно они предначертали им рабскую долю, и для них не было никакого резона менять уже однажды принятое решение.
Первым это проклятое наваждение скинул с себя Пётр и настойчиво предложил нам убраться оттуда, тихо добавив, что надсмотрщики обратили на нас своё пристальное внимание. И действительно все атланты развернули острые углы и грани своих голов в нашу сторону, точно намеревались окружить нас, взять в плен, чтобы отправить в тёмные недра и заставить добывать горные породы, пока мы наконец-то не примем долгожданную смерть от изнеможения.
Мы осторожно и неторопливо, как если бы слишком стремительное бегство неминуемо бы вызвало нападение, двинулись, как нам показалось, к выходу, но не имея ясных ориентиров и пребывая в крайне расстроенном состоянии духа, мы совершили нелепую ошибку и вышли не в тот проём. Вместо зеленеющей лесной поляны нас встретила обширная городская площадь, окружённая высокими башнями причудливых, угловатых и изломанных форм, которые бы никогда не могли быть построены в нашем мире, по той причине, что их архитектура противоречила всяким естественным законам. Неудивительно, что и возведшие их строители тоже были им неподвластны. Отогнав первый шок и немного лучше приглядевшись к новой картине, мы обнаружили, что атланты спокойно ходили по сильно наклонённым стенам, не нуждаясь в каких-либо удерживающих их приспособлениях, как это делают мухи и некоторые ящерицы.
Площадь была заполнена этими существами. Они стояли, прильнув оголёнными телами друг у другу, устремив безглазые взгляды на возвышавшийся над толпою эшафот, являвший собой огромный каменный куб тёмного камня, испещрённый тысячами знаков и двумерных геометрических фигур, складывавшихся в различные образы, которые то выступали среди общих линий, доминируя над остальными, а после погружались обратно в камень, уступая место новым образам, которые не вызвали ничего иного кроме отвращения. На каждом углу верхнего квадрата стояло по атланту, державшему в руках непомерно длинные копья из чистого золота, или очень походившего на него металла, сверкавшего в лучах мертвенно-белого, холодного и безрадостного солнца. В центре платформы скрюченные и сгорбленные, закованные в не менее блистательные цепи сидели сбитые в кучку жалкие пленники или осуждённые, смиренно и горестно ожидая своей участи, понурив массивные головы. Поочерёдно их поднимали на ноги ещё четверо особо крупных и могучих атлантов, чьи шеи украшали ожерелья из чёрных многогранников, и вели их к располагавшимся у самых граней куба невысоким призмам и грубо ставили их на колени, упирая лбы в плахи. Затем они брали отлитые из всё того же золота огромные булавы с навершиями из десятка соединённых вместе ребристых, больше походивших на пилы пластин и, совершив широкий замах, одним смертоносным ударом разбивали несчастным узникам головы, кроша их на мельчайшие осколки, точно закалённое стекло.
Эта поистине варварская процедура вызвала неистовое ликование у стоявших подле куба атлантов. Они кричали, аплодировали, подбадривая палачей, исторгая проклятия и насмешки в адрес обречённых, и пытались поймать летевшие в них обломки. Нашим глазам открылась торжественная церемония низведения былого свободного гражданина в бесправного раба, создание движущей силы этого жестокого, не прощающего малейших ошибок и не допускающего искупления общества.
Нам хватило нескольких десятков секунд, чтобы впитать в себя дух этого отвратительного, бескровно-кровавого зрелища, чтобы исполниться желанием покинуть ту площадь, и глянусь Господом Богом, мы побежали в тот самый проход, через который только что и вошли, но дьявольское место не желало отпускать нас просто так. Не могу с должной уверенностью предполагать, менялись ли местами эти «комнаты» или же нечто путало наши мысли, заставляя идти в ином, угодном ему направлении, но мы очутились не на краю необъятного карьера, а уже внутри одного из обиталищ этих, несомненно, чрезвычайно разумных, но притом лишённых души и человеческих благодетелей созданий.