Я не берусь, да и не имею особого желания точно описывать, что именно нам пришлось там лицезреть, потому как мы провели в ней ещё меньше времени, чем на площади, а само зрелище было поистине абсурдным и отвратительным. Мы попали в то, что можно было бы назвать спальней, если бы та занимала целый амфитеатр, в котором горел огромный ритуальный костёр синего пламени. Вероятно, что это был один из их проклятых храмов, так как вдоль стен стояло множество изваяний иного вида существ, ещё более причудливых и уродливых, чем сами атланты, но которые должны были соответствовать их представлению о возвышенном и прекрасном, ведь та зала предназначалась для ритуального совокупления, более походившего на взаимные истязания, так что всё в ней должно было служить возбуждению участников извращённой оргии, которой позавидовал бы сам великий император Калигула. Я до сих пор сомневаюсь в том, обладают ли атланты половым разделением, для меня они все выглядели очень похоже, и в том, как именно они зачинали своё потомство, вполне возможно, что делали это ещё каким-то отличным способом, но при этом я полон непоколебимой уверенности, что в той комнате нам довелось видеть именно то, что я вам прежде описал.
После этого мы просто бежали сквозь роскошные дворцы и рабские бараки, огненные кузни и торжественные притворы, бескрайние сады и тесные улицы, боясь задержаться хотя бы на мгновение, спотыкаясь и по расторопности и неуклюжести толкая друг друга, чувствуя на себе пристальные, многозначные и явно недобрые взгляды атлантов. Теперь они не просто обращали внимание на наше появление, отвлекаясь от своих забот, а поджидали нас, бросая все прочие занятия, выстраиваясь в ровные шеренги, подходя к стенам всё ближе и ближе, так что в последних комнатах мы уже не могли различить ничего кроме скопления их бледных тел. Не могу сказать точно, сколько помещений нам пришлось преодолеть, прежде чем нам удалось возвратиться на лесную поляну. Может их было десять, а может и все тридцать, но наверняка их оказалось больше, чем изначально вмещал в себя особняк, как если бы дядя своей кистью смог надстроить его изнутри вширь.
Стоит ещё упомянуть, что в момент бегства, краем уха я уловил какие-то ритмичные, стукающие звуки, походившие на напряжённую, но чёткую работу огромного механизма, но тогда мой помутившийся от испуга разум счёл его слуховой галлюцинацией, прировняв к громыхавшему в висках сердцебиению.
Мы не сразу поняли, что нам удалось выбраться со второго этажа, хотя спуск по тем головокружащим ступеням сложно с чем-то спутать, а всё потому, что обстановка в парадной успела сильно измениться за время нашего отсутствия. Прежде освещавшее лесную опушку солнце, которое мы считали нарисованным, склонилось к горизонту, став из бесстрастного и отрешённого холодно-белёсого зловеще-алым. Но не только оно сменило свой цвет. Прежде тёмно-зелёные древесные кроны сильно поредели, листья налились багряным соком, а стволы стали совсем чёрными и ощетинились сотнями длинных, сочившихся смертельным ядом шипов. Высокая трава пожухла и прижалась к земле, а причудливые, но всё же приятные на вид цветы, превратились в раскрытые плотоядные рты, покрытые тягучей слизью, привлекавшей небольших паукообразных существ на непомерно длинных ножках. Скрывавшиеся прежде в лесных тенях животные вышли ближе к поляне, и, клянусь Христом и всеми его Апостолами, лучше бы они остались на прежних местах. Таких отвратительных и уродливых тварей нельзя увидеть ни в одном кошмарном сне. Плешивые, многоногие и зубастые, явно хищные, они смотрели нас более не с любопытством, а с желанием поживиться. Загадочный, чужеродный и далёкий мир начал проявлять себя, скидывая ту относительно приятную и более привычную для человеческого существа обёртку, в которую её хитроумно завернул коварный дядя. Должно быть именно эти образы, ещё менее явные, выдававшие себя лишь тонкими, осторожными намёками и пугали людей в старых картинах некогда юного графа. Этот мир, открытый ему через изучение, после долгих лет познания и созерцания и был тем, что окончательно свело его с ума, а следом за ним и всех близких ему людей.
Стоит ли мне вообще писать о том, что мы вылетели из проклятого дома словно ошпаренные и пробежали ещё с пару десятков саженей перед тем, как понять, что никто нас не преследовал. Переведя дух, мы начали кричать друг на друга, не от злобы, а от переполнявших нас эмоций, потому как никто не понимал, что же такое нам только что довелось испытать. За этими сбивчивыми и хаотичными обсуждениями мы не сразу обратили внимание на то, что на дворе уже был вечер, хотя мы точно зашли внутрь примерно в четвёртом часу дня, а вся наша прогулка по особняку не могла занять более одного часа. Но небесное светило не могло врать, да и наши карманные часы тоже единогласно указывали на то, что прошло куда больше времени.