Он бы непременно нас обнаружил. Это был решённый вопрос, но всё же я пишу эти строки, а это значит, что неизбежность была прервана счастливой, по крайней мере для меня, случайностью. Не знаю, какие именно у него были намерения, вероятно успокоив лошадей, Васька решил справиться о нашем здоровье, и в самый неудачный для него момент он выбежал на площадку перед особняком, весь потный и запыхающийся. Он не заходил с нами в особняк, не видел картин, ну а мы, желая сохранить его разум в целости и сохранности, не стали ему о них рассказывать, так что он должно быть принял бледную, высокую и гротескную фигуру атланта за какую-то садовую скульптуру, а потому не устрашился её. Мы не могли его предупредить об опасности, не выдав вместе с тем своё укрытие, а когда он осознал, что за чудище стояло перед ним, то было уже слишком поздно для спасения.
Атлант его увидел. В тот же миг он отпустил одну из гончих, и раб, приподнявшись на прежде сильно согнутых конечностях, галопом понёсся к Васе. Тот успел развернуться и сделать несколько длинных, прыгучих шагов, истошно вопя благим матом на всю усадьбу, а затем был схвачен четырьмя руками, закинут на спину и прижат так сильно, что он более не мог нормально дышать, только сипеть и жалобно постанывать. Думаю, что ему сломали несколько рёбер.
Раб поспешно вернулся к хозяину и поднял стонавшего от боли и не сопротивлявшегося Васю над собой, удерживая его за подмышки, чтобы атлант мог его рассмотреть. Он долго смирял его взглядом, точно припоминал что-то, быть может нас троих. Поймал ли он того, за кем его послали, чтобы сохранить тайну их существования, или же он пришёл ради жатвы и ему по счастливому стечению обстоятельств попался в руки дополнительный трофей? В любом случае он оказался вполне доволен, я это почувствовал… а затем он приказал рабу отнести Васю назад в особняк, чтобы тот не отягощал своим присутствием дальнейшую охоту.
Очевидно, что нам стоило воспользоваться этим моментом, чтобы попытаться улизнуть подальше от проклятого дома и жестоких пришельцев, а может и вовсе покинуть усадьбу, однако едва мы начали своё скрытное отступление, как я заметил появившуюся на площадке Агафью, мелкими и частыми шажками спешившую к мрачному исполину. Не дойдя до него двух саженей, она рухнула на колени, размашисто перекрестилась и почтительно уткнулась лбом в землю, после чего замерла. Атлант подошёл к ней и издал протяжный, низкий рокот, чем-то походивший на мурлыканье большой кошки. Повинуясь ему, старуха встала с колен и сняла покрывавший её седую голову платок. Пришелец протянул к ней одну из свободных рук и прикоснулся кончиком указательного пальца к её лбу. Агафья мелко затряслась, но не сказал бы, что в тот момент она испытывала боль, скорее даже наоборот. Атлант подкармливал её преданность, даруя ей экстаз, которого её старое тело никаким иным способом более не могло достичь.
Немного покопавшись в её разуме, он нашёл совсем свежие воспоминания о том, кем мы были, зачем приехали и где решили остановиться. Агафья тайком следила за нами, а мы это упустили из виду, высокомерно и наивно пологая её выжившей из ума бессильной женщиной, которая при всём желании не смогла бы сделать нам ничего худого.
По завершении сеанса чтений мыслей атлант отпустил две цепи и отдал приказ гончим проверить облюбованную нами комнату, в которой всё продолжал одиноко тлеть наш худой костерок, в то время как вышедшая из транса старуха вновь рухнула на землю и принялась самозабвенно и страстно целовать голые ступни бесовского порождения. Со стороны это выглядело совершенно отвратительно, но видимо вторженцу из иных миров подобное раболепие казалось чем-то забавным или даже умилительным. Он видел в ней ещё одну собачонку, которая искренне упивалась своим низким положением. Этот выражающий абсолютную преданность акт продлился не слишком долго. Не нашедшие нас рабы громким и недовольным топаньем оповестили своего хозяина о неудаче, и тот коротко осмотрелся вокруг, оценивая всё опытным и цепким до мелочей взглядом, и, приметив свежие следы, уверенными шагами направился к нашему прошлому укрытию, при этом едва не дав хорошего пинка по лицу всё продолжавшей исступлённо усердствовать Агафье.