Какими же мы были дураками. Не потому, что потратили впустую эти драгоценные секунды вместо того, чтобы бежать сломя голову, сейчас я отменно понимаю, что, в сущности, это ничего бы не изменило, нас бы просто заметили раньше, погоня бы всё равно свершилась, но случись оно всё именно так, то тогда я бы быть может и не писал теперь для вас эти строки. Нет. Мы, то есть я был круглым дураком, раз не воспринял все очевидные знаки ни от матушки, ни от Дмитро, что я поддался своей жадности и жажде скорой наживы. Вина за кончину Саши, Петра и Васьки лежит исключительно на мне, мне одном и ни на ком более. Прощения же мне быть не может…
Поняв, что отсидеться в укрытии нам не удастся, мы вскочили на ноги и пустились наутёк. За нашими спинами раздался скрежещущий гул, и безголовые рабы ринулись в долгожданную погоню. Хотя сама раса атлантов ходит, как и мы, на двух ногах, но в отличие от нас, встав на четвереньки они будто бы вовсе не теряли подвижности и ловкости. Мы словно бы убегали от громадных пауков, что тянули к нам торчавшие из спин руки.
Первым попался Петя. Среди нас он был самым низким, коротконогим и в целом одутловатым человеком, эдаким типичным канцелярским тружеником, а потому он выдохся быстрее нас двоих, начал отставать, хвататься за сердце, а чуть позже был схвачен и унесён в сторону особняка.
После его поимки я и Саша разбежались в разные стороны. Сделали мы это не нарочно. Вокруг было совершенно темно, ночь как на зло была безлунная, так что стоило нам самую малость отдалиться друг от друга, обегая очередную раскидистую яблоню, как мы тут же оказались окончательно и бесповоротно потеряны. Мы не могли себе позволить сбавить темпа или начать оглядываться. Мы просто бежали вперёд, надеясь на покинувшего нас Бога.
Когда я был на пороге кухонного флигеля, то услышал далёкий, но невероятно ясный крик догнанного Саши. Я остался один. Ноги болели, грудь спирало, сердце готово было разорваться в клочья, так что продолжать бегство я более не мог и мне оставалось только укрыться за стенами разрушенного здания и дать последний, отчаянный бой без шанса на победу.
Ввалившись внутрь, я принялся суматошно оглядываться по сторонам, надеясь найти какое-нибудь холодное оружие навроде вил, топора или на худой конец лопаты, но ничего подобного там не оказалось, а гончая уже дышала мне в затылок, так что я подхватил лежавшую под ногами потолочную балку, переломившуюся пополам, тем самым превратившуюся в массивный кол, и направил её острый конец в сторону входа, уперев второй в пол. Не ожидавшая сопротивления с моей стороны тупорылая тварь на всех парах влетела в дверной проём, поджав руки к телу, и насадилась на моё копьё в районе ключичной впадины.
Бежала она быстро, и удар вышел сильным. Меня отбросило назад, старое дерево всадило мне в ладони множество глубоких и толстых заноз, но несмотря на эту боль и сочащуюся кровь я продолжал удерживать балку, пока на другом её конце немая тварь извивалась, беспорядочно размахивала руками и страшно брыкалась, стараясь освободится. Когда же ей это наконец-то удалось, серебристая, сверкающая кровь обильно хлынула из раны. Прекрасная на вид она обладала поистине омерзительным и едким аммиачным запахом, от чего у меня перехватило дыхание и защипало в глазах. Я бросил своё оружие и отбежал в дальний угол лишённой крыши комнаты, чтобы глотнуть свежего воздуха и протереть слезящиеся веки. В этот момент я стал совершенно беззащитен, но гончей было не до меня. Рана оказалась весьма тяжёлой, может и не смертельной, но достаточной для того, чтобы рабское создание больше не могло меня преследовать. Но ведь был ещё и атлант.
Открыв глаза, я увидел, как возле трепыхавшейся гончей в воздухе возникла чёрная, раскручивавшаяся сфера. Раздался свист, из неё показались стопы, затем колени, таз, руки, туловище и наконец-то голова, которая и была источником этого странного явления. Многомерное создание силой одной только мысли было способно создавать разрывы в пространстве, потому у рабов и отбирали эту важнейшую часть тела, лишая их не только разума, но и сил к бегству, а может и многих иных способностей. Глупое и позорное поражение привело охотника в ярость. Слабая шавка — бесполезная шавка. Лечить её не было проку, а потому атлант погрузил одну из рук в свою же голову и достал из карманного измерения, золотое копьё, которым он немедля пронзил тело извивавшегося в агонии раба. Укол был точным, гончая коротко дёрнулась и тут же обмякла. За её смертью настал и мой черёд...